Получило распространение и виноделие. Из пилосской таблички Er 880 со сведениями, касающимися Энхелиавона, мы узнаем, что последний владел виноградниками размерами в 1100 лоз и по крайней мере 1000 смоковницами. Само вино регистрируется на пилосских табличках только в малых количествах. Однако его популярность в Пилосском дворце убедительно доказана результатами археологических раскопок. Одно из тамошних строений было определено как винный склад. Об этом свидетельствуют находки крупных сосудов и особенно глиняных черепков с печатными оттисками идеограммы вина (один из черепков имел при этом пометку «с добавлением меда»). Значительно больше зафиксировано в Кноссе: на сохранившейся фрагментарно табличке Ош 840 приводится совокупность четырех статей, касающихся распределения более 14 тыс. л вина.93
Имеются и сведения о меде, упоминающемся главным образом в качестве жертвоприношения в записях с культовым контекстом. Целый ряд записей касается различных видов растений. Самый богатый ассортимент представляют таблички из Микен, однако здесь невозможно определить, какие виды кореньев культивировались на месте, а какие ввозились с Ближнего Востока (тмин, мята, шафран и др.).
Важным сельскохозяйственным продуктом был лен, из которого изготовлялось полотно. В Пилосе записи о полотне содержатся почти на ста табличках, причем производство льна регистрируется здесь для каждого из 16 административных округов в отдельности. Первоначально таблички находились в двух корзинах, каждая из которых содержала записи, относящиеся к одной из обеих провинций. Суммирующие данные, касающиеся западной провинции (^ 319), составляют 1239 единиц, т.е., согласно Дж. Чедуику, около 37 т.94 Итоговая табличка, касающаяся восточной провинции, повреждена (^ 332), но содержащееся на ней число составляло не менее 200 и не более 899 единиц. Общая совокупность данных двух табличек колеблется, таким образом, от 43 до 64 т и вполне согласуется с тем фактом, что сегодня весь Пелопоннес производит около 300 т льна.
Ряд табличек содержит параллельные данные о различных видах продуктов, главным образом сельскохозяйственных. На двух подсериях табличек (Ma в Пилосе, Mc в Кнос-се) имеются даже записи, свидетельствующие об определенной системе натурального налога различными изделиями. Особенно наглядно представлено это на табличках пи-лосской серии Ma, где перечисляются отдельные, чаще всего точно не идентифицированные продукты, сопровождающиеся числовыми обозначениями, которые находятся в отношении друг к другу в строго установленной пропорции A:B:C:D:E:F = 7:7:2::3:1,5:150. Такое соотношение в принципе прослеживается во всех 16 округах Пилосского царства. Между отдельными данными иногда имеют место числовые диспропорции, но это можно объяснять тем обстоятельством, что распределение налога в отдельных случаях варьируется внутри более или менее обширных групп пи-лосских округов. При общем же распределении отдельных продуктов эти диспропорции не наблюдаются. На основании этих данных Ж.-П. Оливье вычислил, какое количество того или иного вида продуктов натурального налога приходилось в Пилосе на одного налогоплательщика — отдельное лицо или определенную хозяйственную единицу.108 Эти записи являются еще одним доказательством скрупулезного хозяйственного учета, имевшего место в микенских дворцах, который, очевидно, осуществлялся на протяжении многих поколений с использованием испытанных временем традиционных методов. Тщательный анализ данных пилос-ской подсерии Ма позволяет прийти к выводу, что, хотя западная провинция насчитывала девять округов, а восточная только семь, по всему экономическому потенциалу западная провинция уступала восточной. Такой вывод целиком согласуется с различием географических условий двух провинций: расположенная у реки Памис восточная часть Мессении всегда была более плодородной, чем западная. При этом имеется поразительное сходство между количественными показателями натурального налога в Пилосе и Кноссе, что опять-таки подтверждает сходство администраторских принципов, применяющихся в этих двух крупных центрах микенской цивилизации.
Многие таблички, прежде всего кносские, содержат и записи, касающиеся животноводства. Поскольку учет скота осуществляется по головам, то здесь таблички дают весьма точную информацию. Например, на табличке Бп 1088 содержатся сведения о 13 300 овцах, а на табличке Би 1319 — о 11 900 овцах, относящиеся к критскому Амниссу. Исчисление тысячами приводится также и в других аналогичных текстах. Общая численность овец, зарегистрированных на кносских табличках, составляет — с учетом определенного допуска — около 100 тыс. голов (для сравнения: в 1974 г. поголовье овец на Крите составляло 400 000).109
На важную роль овцеводства в хозяйственной жизни Крита указывает и то обстоятельство, что о разведении овец упоминают около 850 табличек и фрагментов при общей численности 3369 найденных в Кноссе документов, т.е. четвертая часть. Документы из Пилоса содержат сведения только приблизительно о 10 тыс. овец и 2 тыс. коз. Хотя эти данные наверняка неполные, тем не менее по ним можно судить, что разведение овец и коз получило широкое распространение в Мессении.
Примечательно, что численность овец, зарегистрированных на кносских табличках, составляет, как правило, круглую сотню или ее кратное. Это объясняется тем, что таблички подсерий Da-Dg представляют собой записи итогов ежегодного крупного подсчета овец. Это предположение подтверждается наличием табличек, на которых меньшие количества восполняются недостающей величиной до сотни. Например, табличка Бе 1118 в вольном переводе читается приблизительно так: «Стадо пастуха Вадунара в Кутайте, находящееся под верховным присмотром Дамния, насчитывает 77 баранов, недостает 23 барана». Подробные количественные сведения приводятся, например, на табличке Dg 1280, сообщающей, что в стаде пастуха Синита из Лукта (более поздний Литт) насчитывается 39 баранов, 11 овец, 10 старых баранов и 40 баранов — «одногодок» (упомянутые в начале 39 баранов и 11 овец являются, очевидно, ягнятами). (Примечательно, что стада состояли, как правило, из животных различного возраста и что в них неизменно численно преобладают бараны над овцами. Это иногда объясняется тем, что наиболее выгодными для производства шерсти были кастрированные бараны. Увеличение поголовья стад достигалось путем разведения ягнят, о чем говорят записи на табличках подсерий Во.110
Сведения о налоге шерстью, установленном для пастухов овечьих стад, которые перечисляются на табличках серий Da-Dg, содержат таблички подсерий Бк. Одна основная налоговая мера шерсти, предположительно равнявшаяся 3 кг, составляет продукцию, получаемую или от 4 голов (для более старых кастрированных особей), или от 10 голов (молодых особей, в том числе ягнят). Таблички зачастую содержат сведения и о налоговых недоимках. Так, пастух Ка-данор из Кутайта явно не был образцовым работником, поскольку ко времени подсчета задолжал из положенной нормы 75 кг шерсти от 100 овец почти 40 кг (Бк 1065), а его товарищ Тимиза из положенной нормы около 150 кг от 200 овец задолжал 50 кг (Бк 1076). Очевидно, шерсть обрабатывалась непосредственно в тех же пунктах, где происходила стрижка. Это следует из совпадений топонимов на табличках серий Б и Ь, тексты которых содержат сведения о налоге текстильными изделиями.
Как явствует из приведенных примеров, каждое стадо поручалось попечению одного лица, непременно фигурирующего на табличках. Однако третья часть табличек серии Б непременно содержит также и имя лица, в отношении которого можно предполагать, что это был какой-то заслуженный сановник, получивший от кносского властителя право собирать налог шерстью на свой счет.
Оставшиеся две трети, очевидно, поступали в царские хранилища без такого посредничества.
Ранее уже предпринимались попытки определить количество годового производства шерсти в областях, находившихся под властью Кносса. Однако вследствие фрагментарности табличек выводы ученых нельзя считать окончательными. На основании данных сохранившихся табличек Ж.-П. Оливье определил установленное количество производства шерсти в Кноссе в 17 300 основных единиц шерсти, что составляет около 51 900 кг. Из всего этого количества ко времени составления табличек было собрано только 10 300 единиц (около 30 900 кг),111 т.е. неполных 60%. При благоприятных условиях пастухи еще имели бы возможность восполнить недостачу до конца года. В год составления табличек этого уже не случилось, поскольку летом Кносский дворец неожиданно подвергся полному разрушению. В Пилосе же сведения о производстве шерсти вообще отсутствуют. Дворец был разрушен еще весной — ранее того срока, когда производилась весенняя стрижка овец.
На табличках содержатся также и сведения о козьих стадах, но их численность намного ниже, чем овечьих. Интересна серия табличек Мс, содержащая учет рогов критских диких коз, называемых в настоящее время «агрими». Численность рогов доходит до нескольких сот, а их использование стало предметом самых разнообразных домыслов ученых (изготовление луков, рессор боевых колесниц). Упоминания о поросятах встречаются реже и притом только в малых количествах.
Лишь изредка тексты табличек упоминают о лошадях и ослах, зато бычьи стада, несомненно, отличались большим поголовьем. Однако относительно последних мы располагаем только косвенными данными случайного характера. На кносской табличке С 59 содержатся сведения о 80 быках, использовавшихся в качестве тягловой силы, на табличке ОИ 902 упоминается 12 быков и 144 теленка. На табличках подсерии Ма приводятся сведения о налоге бычьими кожами со всех 16 пилосских округов, величина которого составляет в целом 234 кожи. Такая норма предполагает существование довольно высокой численности бычьих стад, поскольку величина налога, несомненно, могла определяться в расчете только на старых, уже не годных для тяжелой работы животных.
Подводя итоги, можно сказать, что домашних животных использовали и как источник сырья для ремесленного производства (овцы для шерсти, козы для ворса и рогов, бычьи стада для кож), и с целью получения молочных продуктов (коровы, козы, овцы; имеются упоминания о сыре), а кроме того, для тяжелых сельскохозяйственных работ (бычьи стада) и, естественно, на мясо (зачастую также с целью жертвоприношений).
Из нашего изложения явствует, таким образом, сколь важную роль играли в микенской экономике земледелие и животноводство. Дешифровка текстов линейных табличек предоставила нам в этой области целый ряд новых сведений, хотя при этом многие детали продолжают оставаться неясными. В частности, это касается точного толкования различных правовых терминов землепользования. Однако можно надеяться, что надлежащий комплексный анализ отдельных серий пилосских табличек прольет новый свет и на этот круг вопросов.
Глава 11. Ремесло
Микенские ремесленники достигли высокой техники в обработке самых различных материалов.95 Большинство изделий из этих материалов (в особенности неорганического происхождения) пережило столетия, а труд археологов предоставил нам возможность восхищаться ими как при посещении мест археологических раскопок, так и в экспозициях музеев и коллекций. Сказанное относится к различного типа сооружениям дома, гробницы, крепости, дороги, мелиоративные сооружения), их внешней и внутренней отделке (главным образом скульптура и живопись), а также к предметам роскоши и повседневного обихода из драгоценных и обычных материалов (камень, слоновая кость, стеклянные массы, янтарь и т. п.) или же из обожженной глины (керамика). Определить уровень, достигнутый микенскими мастерами в работе с этими материалами, относительно несложно, поскольку и здесь мы располагаем возможностью сопоставить данные археологии, памятников линейного письма и устной традиции.
Кроме упомянутых материалов ахейские ремесленники работали и с материалами, подверженными разрушительному воздействию времени, каковыми являются дерево и ткани. Изделия из этих материалов сохранились лишь как исключение, поэтому об уровне развития соответствующих ремесел мы располагаем только косвенными сведениями, которые предоставляют нам тексты линейного письма и произведения, восходящие к мифологической традиции — например гомеровские описания изделий художественного ремесла.
Следует сразу же отметить, что ремесленное производство в Микенской Греции существовало в тесной связи с дворцовыми центрами и их филиалами. Здесь получали сырье, необходимое для кузнечного дела, текстильного и прочих ремесел, а сами ремесленники облагались строго установленным натуральным налогом предметами, ими изготовлявшимися.
Наш обзор художественного ремесла мы начнем с архитектуры. Самый верный путь получить представление о строительной технике микенцев это, естественно, исследование сохранившихся до наших дней сооружений той эпохи. Наиболее важные из них мы уже упомянули в главе о топографии, однако следует отметить, что большинство из рассмотренных выше объектов представляют собой архитектурные памятники позднего периода микенской эпохи, т.е. XIV и главным образом XIII в. до н. э.
Весьма существенным исключением, однако, являются погребальные сооружения, представляющие весь временной диапазон архитектуры позднеэлладской эпохи, — от шахтовых гробниц в Микенах и ранних купольных гробниц, прежде всего в Мессении (XVI в. до н. э.), вплоть до монументальных купольных гробниц типа так называемой «сокровищницы Атрея» в Микенах (XIII в. до н. э.). При этом архитектура гробниц не претерпевала изменений при их последующем использовании, в то время как во дворцах весьма часто имели место те или иные перестройки. В порядке исключения архитектура XVI—XV вв. до н. э. представлена остатками некоторых поселений, как, например, упоминавшегося выше минойско-микенского города в Айя-Ирини на острове Кеос, разрушенного в результате естественной катастрофы в XV в. до н. э.
На технике сооружения монументальных гробниц мы еще остановимся подробнее в главе о религии, здесь же скажем только несколько слов о планировке микенских дворцов. Основу их архитектоники составляет характерный для древнейшей элладской архитектуры так называемый мегарон, что является, таким образом, продолжением местных культурных традиций. Архитектоническое ядро составляло здесь чуть вытянутое прямоугольное помещение с круглым очагом посредине и открытой прихожей с более узкой стороны, к которой вела колоннада из дворцового двора. Последний был сравнительно небольшим и, в отличие от Крита, не носил характера открытого центра дворца, вокруг которого концентрировались более или менее самостоятельные сооружения. В основной части мегарона вокруг очага обычно стояли четыре несущие колонны, поддерживавшие высокий потолок. Центральную часть дворца окружал комплекс комнат, являвшихся царской резиденцией, и различных хозяйственных помещений. Микенские дворцы были менее обширны, чем критские, имели более ясную и простую планировку и, в отличие от критских, как правило, были обнесены крепостной стеной. Последняя нередко окружала частично незастроенное обширное пространство. Характер крепости придавало дворцам и их расположение в труднодоступной местности, а также тщательно укрепленные подступы, ведущие от крепостных ворот к собственно дворцу. Иногда отсутствие фортификационных сооружений восполнялось выгодным местоположением (например, в Пилосе).
Возведение подобных сооружений требовало огромного количества строительного материала. Протяженность крепостных стен дворца в Микенах составляла 1100 м, а крепости Гла в Беотии — целых три километра. Глыбы, из которых построена Тиринфская крепость, весят обычно несколько тонн, и неудивительно поэтому, что в более поздние времена рассказывали, будто Тиринф и подобные ему крепости сооружали великаны киклопы. Ведь один только каменный блок над входом в так называемую «сокровищницу Атрея» в Микенах весит около 10 т. Купол этой гробницы имеет высоту около 13 м, ширину — 14,6 м, и, хотя это так называемый неправильный свод, образованный путем постепенного выдвижения строительных камней внутрь гробницы, он представляет собой самое мощное купольное сооружение древности до постройки Пантеона — «храма всех богов», воздвигнутого в Риме в 27 г. н. э., т.е. 1200 лет спустя. Поистине огромной была и потребность в трудовых ресурсах: частые перестройки и пристройки, производившиеся, например, в Микенах, требовали участия в строительных работах сотен местных жителей.
Своим внешним обликом центры политической жизни Микенской Греции напоминали настоящие крепости и уже с первого взгляда отличались от критских дворцов, которые производят скорее впечатление благоустроенных сооружений хозяйственно-административного и культового характера с открытым доступу центральным двором, где совершались культовые отправления. В микенских же дворцовых центрах для таких отправлений попросту не хватало места. Что же касается внутреннего убранства, то они не намного уступали критским. Строгие черты древнего элладского зодчества зачастую сочетаются здесь с многочисленными влияниями, идущими с Крита, — в особенности с богатыми фресковыми росписями в главных дворцовых помещениях и соответствующими удобствами — ваннами, туалетами и т. п.
Микенская фресковая живопись развивалась на основе уже достигшей к тому времени высокого уровня фресковой живописи Крита. Древнейшие образцы критских фресок знаменуют собой возникновение стиля критского художественного натурализма, господствовавшего в течение XVII в. до н. э. Поначалу на них преобладают в основном растительные мотивы, но вскоре появляются мотивы из животного мира. В частности, ко времени около 1600 г. до н. э. относится фреска с лилиями из Амнисса и «Обезьяна, собирающая шафран» из Кносса.
Начиная с XVI в. до н. э. на критских фресках появляются также изображения человека, например монументальная фреска так называемого «Принца» из Кносса, восхитительный портрет «Парижанки», изображения жриц, танцовщиц и танцоров, участвующих в играх с быками и в других сценах. У северного входа Кносского дворца была открыта великолепная рельефная фреска с изображением быка. Однако лучшие из сохранившихся образцов критской фресковой живописи найдены не на самом Крите, а на Фере, где под слоем лавы сохранилось в прекрасном состоянии целое соб -рание фресок самого различного содержания — от картин, представляющих как растительный и животный мир, так и человеческие фигуры (жрицы, повар с рыбами, боксирующие дети), до широкой полосы фрески-миниатюры с изображением морского похода, прибрежного города и окружающего ландшафта.
На фресках, относящихся к последнему периоду существования Кносского дворца, т.е. ко времени, когда его хозяевами были уже микенские ахейцы, изображения утрачивают свою былую естественную непосредственность и подвергаются определенной схематизации. Сказанное относится, в частности, к фресковым росписям тронного зала Кносского дворца, изображающим фантастические существа, так называемых грифонов. Здесь уже заметны влияния, которые шли с материка, проявлявшиеся как во фресковой живописи, так и в декоре современной ей критской керамики. Эти влияния были обусловлены появлением на Крите ахейцев около середины XV в. до н. э.
Древнейшие образцы фресковой живописи на материке открыты в Микенах, они относятся ко времени до прихода ахейцев на Крит. Однако фрагментарность этих фресок не позволяет нам составить исчерпывающее представление об уровне их художественного мастерства. К XIV—XIII вв. до н. э. относят ряд образцов фресковой живописи из Микен (не только из дворца, но также из сооружений, находящихся вне крепостных стен), Тиринфа, Пилоса и Фив, а кроме того, из некоторых менее значительных мест, таких, как, например, поселение Зигуриес к югу от Коринфа. Уровень их исполнения близок к критским образцам лишь в исключительных случаях (например, голова богини или жрицы, открытая недавно в Микенах в слоях, датируемых приблизительно 1350 г. до н. э.). При этом, однако, здесь весьма часто встречается типично критская тематика, например изображения культовых процессий (в частности, довольно раннее изображение из Фив начала XIV в. до н. э., более поздняя фреска из Тиринфа XIII в. до н. э.) или грифонов, напоминающих росписи тронного зала в Кноссе.
При этом в выборе тематики прослеживается и ряд отклонений, которые невозможно объяснить простой случайностью. Так, на материке значительно чаще, чем на Крите, встречаются изображения охотничьих и особенно военных сцен. Первые известны главным образом в Тиринфе и Пилосе, вторые — в Пилосе и прежде всего в Микенах. Микенский мегарон был, очевидно, украшен фризом из фресковых росписей высотой 45 см и длиной 46 м, изображающих военные сцены. Мегароны дворцов отличались, как правило, богатством изображений. Пилосский мегарон мог бы по праву гордиться собранием самых разнообразных сцен, представляющих мир богов и людей, на одной из которых композиционным центром всего изобразительного пространства являются монументальные образы певца с лирой в руках и летящего голубя, как нельзя более удачно вводящие зрителя в атмосферу героики древних эпических песен. В
Пилосе и Тиринфе сохранились также остатки расписного потолка, разделенного на квадраты и украшенного изображениями осьминогов и другими мотивами.
[93] Т"»
[94] Chadwick J., 1976а, с. 154.
[95] О прикладном и декоративном искусстве Микенской Греции см.: Higgins H., 1973; Strong D. E. Umeni sveta. Praha, 1970; Pijoan J. Dejiny Umeni. Praha, 1977; Marinatos Sp., Hirmer M., 1976; HoodM. S. F., 1978. (См. также: Блаватская Т. В., 1976, с. 157-165; Соколов Г. И. Эгейское искусство. М., 1972; Сидорова Н. А. Новые открытия в области античного искусства М., 1965, с. 32-59; она же. Искусство Эгейского мира. М., 1972; Колпинский Ю. Д. Искусство Эгейского мира и Древней Греции. М., 1970; Виппер В. Р. Искусство Греции. М., 1972; Вощинина А. И. Античное искусство. М., 1962; Полевой В. Искусство Греции. Древний мир. М., 1970. — Примеч. пер.)