«Я очень люблю тебя, Ретт. Это то, что ты должен понять, прежде чем придёшь в ярость и пришлёшь за мной людей. Я не хочу терять тебя, но у меня такое чувство, что ещё немного — и я задохнусь. Мне кажется, ты испытываешь то же самое, поэтому думаю, ты меня поймёшь.
Я люблю тебя, и мне стыдно за то, что было вчера. Наверное, мне не стоит удивляться тому, что всё закончилось именно так, я должен был давно привыкнуть, что для твоего мира я всегда буду лишь твоей игрушкой. Я — человек, Ретт. И мне больно. Прости.
Эта запись стала последней каплей, только и всего. Я всё ещё люблю тебя и хочу быть с тобой, но это слишком мучительно — настолько, что мне кажется, ещё чуть-чуть — и я не выдержу.
Я знаю, ты меня не отпустишь, — но я всё-таки должен тебя попросить: отпусти. Я думаю, сейчас так будет лучше для нас обоих. Я не сбегаю и не оставляю тебя, я готов выполнять всё, за что брался, только прошу тебя — не лезь внутрь меня. Там всё выжжено, и твои прикосновения невыносимы.
Я останусь здесь, в городе. Я не буду пытаться скрыться, потому что знаю — ты всё равно меня найдёшь. Я могу надеяться только на твоё благоразумие и милосердие.
Прости меня.
Артур Эссекс».
Ретт некоторое время стоял, вчитываясь в строчки и пытаясь представить, как Артур писал это. Было ли ему трудно, или он устал настолько, что решение далось ему легко? Нервничал или был спокоен?
Вариантов было множество, но гадать о них не имело смысла.
Ретт потянулся к телефону и привычно набрал номер Танаки.
— Где он?
В трубке послышалось щёлканье клавиш.
— Plaza, номер 36, бизнес класс. Оплата по карте бессрочная. Что ты сделал на сей раз?
Ретт поморщился.
— Давай встретимся через полчаса.
Танака удивился, но виду не подал.
— В офисе? — спросил он.
— Не надо. Я приеду. Это не совсем… официально.
Танака помолчал.
— Хорошо. А что с Артуром?
— Ничего. Наблюдение не снимать. Считайте, что он вышел погулять.
Квартира Танаки располагалась на другом конце города, в неприметном сером доме, где обитали в основном клерки и менеджеры среднего звена. Правда, Танака купил две квартиры друг над другом и объединил их лестницей, сделав на нижнем уровне некое подобие офиса — куда, впрочем, не приглашал никогда и никого, — а на верхнем свои личные апартаменты.
Как и Ретт, он не любил лишних деталей, предпочитая вычурности минимализм и хай тек. Весь декор квартиры ограничивался сдвоенными самурайскими мечами, висящими на стене в кабинете, и стереограммой напротив окна в спальне, изображавшей вид на гору Фудзи. Ретт видел её всего однажды, и на недоумевающий взгляд получил лишь сухое пожатие плечами. Если Танака и придавал своим корням какое-то значение, то не говорил с ним об этом никогда.
В сущности, они с Реттом вообще говорили мало. Танака знал слишком много, чтобы Ретт получал удовольствие, рассказывая ему новости, и говорил слишком мало, чтобы Ретт мог выполнять роль слушателя.
Более чем двенадцать лет в одной лодке спаяли их в одну команду прочнее, чем годы войны, но друзьями в полном смысле этого слова так и не сделали. Танака сохранял дистанцию, Ретт не стремился её сокращать.
Если Ретту нужно было поговорить и выпить — он звонил Клаусу. Если ему нужна была поддержка — он вызывал Танаку. Однако говорить с Клаусом об Артуре казалось кощунством — он пытался делать это в самом начале, но так и не смог избавиться от ощущения, что где-то на дне глаз Клауса кроется насмешка.
Сейчас Ретт стоял на пороге квартиры, в которой был всего несколько раз, и пытался понять, что он здесь делает. Вопросов действительно накопилось много, но все они по большому счёту не входили в ведение Танаки. Танака выполнял приказы. Иногда давал советы — скорее даже не советы, а экспертные оценки и прогнозы. Стратегия всегда оставалась за Реттом — так было на войне и осталось потом.
Сейчас Ретту не нужны были оценки, и приказ он отдать не мог. А что он, собственно, ожидает от Танаки, Ретт толком не знал и сам.
Дверь открылась, и Ретт с удивлением увидел стоящего на пороге японца в домашнем кимоно.
Ретт выразительно поднял бровь и окинул его саркастическим взглядом.