Всю неделю он не отрывался от работы, стараясь заглушить эмоции, а к третьему января обнаружил, что измотан настолько, что едва разбирает прыгающие перед глазами буквы.
Идти по-прежнему было некуда, а до конца праздников оставалось ещё несколько дней.
К двум часам ночи четвёртого января Ретт захлопнул ноутбук и поднялся в пентхаус. Спать не хотелось — напротив, всё тело было охвачено нервным напряжением, как после долгой тренировки.
Ретт никогда не праздновал день рождения — скорее этот день всегда оказывался нежеланным. После рождественских праздников он обычно никого особенно не интересовал, и Ретт был этому только рад.
Ретт достал бутылку бренди и наполнил первый стакан. Он давно уже не пил столько, чтобы напиться, и ещё дольше не делал этого в одиночестве.
Город давно уже погрузился в темноту, но Ретт продолжал сидеть в полумраке, пытаясь представить, насколько иным мог быть бы этот день, если бы не его собственные ошибки. Почему-то он был уверен, что Артуру было дело до этой даты, и если бы не всё то, что в последние дни изломало их отношения в прах, то он был бы здесь. Его даже не пришлось бы звать, потому что он слишком хорошо знал Ретта, чтобы угадать, когда он нужен больше всего.
Ретт закрыл глаза, пытаясь представить, как касаются его плеч мягкие тёплые пальцы. Он взял бы их в руки и покрыл поцелуями, наслаждаясь нежностью кожи…
Ощущения, терзающие его разум, оказались настолько реальными, что он опустил руку на плечо, проверяя, не случилось ли чудо — и замер. Он сходил с ума — или был слишком пьян.
Ретт почти инстинктивно сжал ладонь, оказавшуюся у него на плече, и в самом деле прижал к губам. Потом осторожно, стараясь не спугнуть наваждение, поставил стакан на стол и принялся целовать её дальше, пробираясь губами под манжет.
«Я люблю тебя» — прошептал он одними губами, вжимая их в тонкое запястье, и рука его галлюцинации задрожала почти как настоящая.
Ретт рванул пригрезившееся ему существо и уронил на диван.
Стараясь успеть как можно больше до того, как иллюзия растает, он поймал губы Артура и услышал глухой стон, от которого всё внутри него завибрировало. Пальцы Артура оказались у него на затылке, и Ретт понял, что сам стонет, плавится в этих нежных руках.
Их нельзя было сравнить ни с чьими, пусть самыми сильными и умелыми руками — Ретт понял это внезапно отчётливо, когда уже вовсю изучал губами нежное тело, сводившее его с ума. Когда-то давно — будто бы в другой жизни — он восхищался тем изяществом и светом, которые жили в Артуре. Теперь ему было всё равно — лишь бы можно было касаться этих мягких боков и впалого живота.
Это секундное осознание обожгло его изнутри с такой силой, что Ретт замер, теряя контроль, а через секунду уже обнаружил себя самого лежащим на полу.
Артур нависал над ним, и Ретт с трудом различил тихое, но уверенное:
— Стой.
Жар прокатился волной по всему телу от внезапного понимания — Артур не был видением. Он был здесь, живой, настоящий, любимый.
Ретт ещё не решил, что должен делать с этой мыслью, а губы Артура уже скользили по его шее, следуя за пальцами, медленно расстегивающими рубашку, спускались вниз по груди. Он уже не мог думать о том, что происходит — просто тонул в этих мягких ненавязчивых касаниях.
Только когда Артур — его нежный и застенчивый Артур — уткнулся носом в низ его живота, Ретт смог наконец шевельнуться и, приподняв его за плечи, спросил, не решаясь поверить собственным словам:
— Ты вернулся?
Артур только кивнул. Движение его было еле заметно в темноте, и если бы Ретт не хотел верить до безумия, то вряд ли смог бы его различить.
Артур поймал его плоть и принялся терзать её своими неумелыми ласками, от которых член Ретта едва не взорвался в первые же секунды. Одно осознание того, кто делает это с ним, было куда важнее всего остального.
Он бормотал что-то, не понимая смысла собственных слов, а потом исступление стало полным. Он помнил только жар узкого тела изнутри — и его плавящиеся в руках очертания снаружи. Он не помнил, как целовал и гладил все те места, которые давно уже знал наизусть. Помнил только, как сжались, притягивая его ещё ближе, бёдра Артура, и Ретту показалось, что больше сдерживаться он не сможет.
Он рванулся внутрь, исступленно целуя Артура и сходя с ума от ответных поцелуев, ласкавших его собственную шею.
Всё кончилось резко ощущением опустошённости и усталости. Ретта обжёг стыд от осознания того, что он снова забылся — так бывало не часто, каким бы яростным не был их секс, он всегда был неполным, если Ретт не ощущал твёрдый горячий член Артура ладонью или губами.
Сейчас он принялся шарить по плотно прижатому к нему телу, нащупывая возбужденную плоть, а когда нашёл — Ретту показалось, что за шиворот ему вылили ведро холодной воды.
— Артур… — прошептал он в бессильной ярости на самого себя, но Артур лишь прижимался к нему плотнее.
Ретт вздохнул и, перевернувшись, уложил его к себе на грудь.
— Не отпускай меня больше… — услышал он тихий шёпот и сжал тело Артура сильнее.
— Никогда.