Глава 60
Дом
То, что Ретт уже знает, Артур понял сразу. Едва переступил порог квартиры и встретился с его полным безумия взглядом.
Не дожидаясь, когда охрана оставит их, Ретт рванулся к нему и рванул ворот футболки так, что хлипкая ткань затрещала.
— Что это?
— Униформа, — ответил Артур и попытался вывернуться. Выскользнуть из рук не получалось. Куда проще оказалось выскользнуть из футболки, но цель всё же была достигнута. Однако стоило ему уйти чуть в сторону, как хлёсткая пощёчина нагнала его и отбросила к стене. Артур едва успел расставить ноги для упора и чуть затормозить движение, чтобы не налететь затылком на светильник. Щека горела огнём, но от этой боли лишь яснее осознавалась собственная победа. — Сезонные скидки, привлекаю новую клиентуру.
Договорить он не успел, потому что щёку снова обожгла боль, а затем руки Ретта упёрлись в стену по обе стороны от его головы. Артур отчётливо видел, что это не хватка и выскользнуть не составит проблем, но оставался на месте, внимательно глядя, как приближается к нему лицо Ретта.
— Зачем?
Он не ответил. Взгляд Ретта зачаровывал и выжигал злость, но назад отступать было поздно и, собравшись с мыслями, он произнёс.
— Не понимаю, что тебе не нравится.
На щеках Ретта отчётливо заходили желваки.
— Ты же знал, что я тебя убью?
Артур чуть заметно улыбнулся.
— Убивай. Мне всё равно. Моя задница всё равно больше не будет принадлежать тебе.
Следующий удар был другим. Артур рухнул набок и невольно потянулся к щеке, опасаясь, что Ретт мог сломать ему скулу, но по тугому комку боли повреждений оценить было нельзя.
Встать он не успел. Ретт дёрнул его вверх за плечо и снова прислонил к стене так, что Артур неприятно стукнулся затылком.
— Ты всегда будешь моим.
Артур отчётливо ощутил жар, исходящий от его губ. Этот жар сводил с ума и лишал воли. Хотелось сдаться. Подчиниться. Закончить всё здесь и сейчас и забыть, как он забывал много раз. Но забыть боль и обиду было куда легче, чем то, что сам Ретт не принадлежал ему.
Руки Ретта легли ему на ремень и принялись бороться с пряжкой. Артур зажмурился, и тут же перед глазами встала яркая как утреннее солнце улыбка Мартина.
Артур ударил по пальцам, почти добравшимся до его ширинки, и рванул в сторону. Он успел вылететь в прихожую и резко затормозил, увидев стоящих перед дверью охранников.
— В сторону, — бросил он, уже зная, что слова тут не помогут — эти люди подчинялись только Дугласу.
— В кабинет его, — прозвучал непривычно холодный голос за спиной.
Как в кошмарном сне Артур увидел, что охранники делают шаг вперёд. Он успел лишь слабо трепыхнуться, прежде чем руки его оказались в железных тисках. Артур извивался всё время, пока его тащили в гостиную, и продолжал извиваться, когда такой же холодный голос скомандовал:
— На стол.
Он пытался кричать, прекрасно зная, что этаж пуст, а сквозь толстые потолки не проникает ни одного звука, просто потому что молчать не было сил — и слов тоже не было.
Ретт оказался за спиной. Руки охранников надёжно удерживали его собственные запястья прижатыми к столешнице. Ещё до того, как Ретт сдёрнул вниз его джинсы, Артур понял, что не может сдержать слёз. Здесь, где он сам работал каждый вечер — или думал, что работал, потому что настоящую работу он делал теперь — на глазах у людей, которые, как много раз говорил ему Ретт, нужны были для его же безопасности, его окончательно превращали в шлюху. Он плакал и извивался, когда горячий член коснулся его входа. В первые секунды боли не было — анус всё ещё был растянут. Только унижение и горечь от понимания того, что весь его мир рушится окончательно.
Поняв, что жертва больше не сопротивляется, Ретт рванулся внутрь распростертого под ним тела с новой силой. Он знал его до чёрточки, до последней клеточки и сейчас специально выбирал то направление, которое причинит только боль.
Сам он не испытывал наслаждения, только горечь и мертвенную ярость, которая не находила выхода, как бы он ни старался. Удары, крики, секс — всё это лишь разжигало ярость с новой силой. Он будто чувствовал, что Артур прав — больше юноша не принадлежит ему, и этого уже не изменить. Облегчение не наступало, и он продолжал просто рвать распростёртое перед ним тело, не замечая, как покрываются испариной обнажённые плечи и начинают мелко дрожать.
Артур не чувствовал ничего, кроме боли. Она пульсировала на краю сознания, взрываясь яркой вспышкой при каждом толчке. Мыслей не было. Будто в трансе он смотрел на нависшее перед ним равнодушное лицо охранника. От вида этого чужого лица всхлипы рвались наружу. Он бы простил, если бы это лицо принадлежало Ретту. Он вынес бы любую боль. Но видеть здесь, рядом с собой, кого-то настолько чужого, равнодушно лицезревшего его позор, было невыносимо. И именно это лицо не позволяло ему заплакать по-настоящему. Показать слабость и покорность. Он всё ещё слабо дёргался, уже понимая, что всё бесполезно, руки телохранителей слишком сильны, а кроме них бёдра удерживали руки Ретта — пальцы впивались в мягкое тело до боли, наверняка оставляя следы. Он продолжал сопротивляться, пока туман боли не подёрнул алым всё вокруг — и сознание не уплыло куда-то далеко, уступая место наступающей тьме и равнодушному холоду.
Первым, что увидел Артур, открыв глаза, было лицо Ретта — невыспавшееся, небритое и мрачное. Белки прорезала сеточка алых линий, будто он не закрывал глаз несколько часов. Руки сцепленные в замок подпирали подбородок.
Артур испытал бы жалость, если бы все события, предшествовавшие обмороку, не стояли в памяти так ярко — будто не было пелены алкоголя и долгого сна.