— Тогда и поговорим. Но мне было бы проще, если бы ты не ждал от меня ничего.
Дэрек пожал плечами.
— Я и не жду. Я, чтоб его, вообще ничего не жду.
Артур усмехнулся и наконец целиком повернулся к нему.
— Это мне и нравится. Научишь меня также?
— А то! Когда?
Артур пожал плечами.
— Завтра у нас репетиция. Так что остаётся один день.
Артур снова потянулся к чашке чая.
— В пятницу я не могу.
— Почему?
Артур быстро улыбнулся и опять уставился в чашку.
— Девятое октября. У меня день рождения.
— Будешь праздновать с семьёй?
Артур пожал плечами и помолчал. Он и сам не знал, чего ждёт от этого дня. Последние пять лет дни рождения превратились в сплошную муку, да и раньше этот день никогда не был праздником. Только один раз — тот единственный раз, когда он провёл его с Реттом. И что бы не происходило между ними, Артур не мог заставить себя не надеяться, что этот день повторится. Ведь не мог же Ретт злиться вечно. Последнее время они почти не говорили, но всё же Артуру казалось, что взгляд Дугласа стал спокойнее. И с того вечера на Фобосе Артур ни разу не видел его с Мартином — а он следил. Не удержался и следил за ним каждую свободную минуту, как раньше.
— Что-то вроде того.
— Уверен? — Дэрек поймал его взгляд и ослепительно улыбнулся.
Артур хотел отвернуться и не смог — так тепло блестели карие глаза.
— Я могу хотя бы поздравить?
Артур снова спрятался в чашке, но взгляд Дэрека никуда не делся, и он сказал:
— Поздравить можешь.
— Я снова победил!
— Да тебе вообще трудно противостоять… — сказал это Артур мрачно, но, снова столкнувшись со взглядом Дэрека и его озорной улыбкой, не удержался и улыбнулся в ответ.
Ретт сидел в кабинете и мрачно смотрел на календарь — так, будто это был ультиматум, предъявленный противником.
Девятое октября приближалось неумолимо, а ясности в их отношениях с Артуром не прибавилось. Напротив, всё становилось только сложней. Ретт всё ещё не мог понять сам, чего он хочет. Точнее, чего он хочет — было ему предельно понятно — вот только он отлично знал, чем заканчиваются подобные желания. Он и без того сильно сглупил, доверившись Артуру целиком. Теперь, если бы он и хотел, то не смог бы отпустить Эссекса от себя, их связали общие деньги и общие тайны.
Он и не хотел. Только каждая новая встреча причиняла лишнюю боль. Видеть Артура чужим и называть по фамилии после всего, что уже было между ними, было невыносимо.
Как бы ни старался он свести все разговоры только к деловым вопросам, Ретт был уверен, что и он сам, и Артур отлично понимают, что в столь частых встречах нет необходимости. Они приносили болезненное, но сладкое наслаждение, будто он расколупывал старую болячку. Что чувствовал Артур, Ретт понять не мог.
После того разговора в пентхаусе Артур закрылся, и теперь уже ничто не позволяло Ретту вынуть его из скорлупы. Скорлупа была другой — куда более прочной и надёжной, чем раньше, и больше Ретту не казалось, что он может неловким движением навредить юноше — скорее, что он вообще никак не сможет его пробить.
Артур не просто повзрослел, он стал другим человеком, и этого другого Ретт не понимал.
Девятое октября могло стать концом или спасением — так ему казалось. Мало кто на фирме знал о том, что значит этот день. Возможно, и вовсе никто, кроме вездесущей Милфорд, знавшей Артура с детства.