Он хотел касаться его по дороге домой — сжимать ладонь, лежащую на подлокотнике — и ещё больше видеть его дома, когда Артур, усталый, опускался на диван. Обнимать его, смотреть вместе с ним бесконечную белиберду, которая забавляла Артура на экране и просто вдыхать его запах, пьянящий и сладкий.
И всё же снова возвращаться в прошедшую осень он не хотел. Не хотел бесконечных упрёков и мести, бессмысленной и болезненной, направленной в самое сердце. Не хотел бесконечных уговоров и новых ссор. Не хотел видеть лицо — холодное и чужое.
Где Артур — он знал. Тот и не пытался прятаться, зная, видимо, что исчезновение разозлит Дугласа ещё больше. Артур жил странной жизнью, непонятной самому Ретту: он почти не бывал на работе и ни с кем не виделся. Поначалу Ретт решил было, что тот снова впадает в состояние, в котором прожил год после смерти отца. Он беспокоился и как-то раз решил проследить за Артуром самостоятельно, без камер и докладов охраны — тот почти полдня просидел в парке на берегу пруда, бросая кусочки хлеба голубям. И хотя он не делал ничего, это всё же не было похоже на его обычные трансы, ставшие частыми после похищения. Артур не выглядел счастливым. Он не походил на того мальчика, к которому привык Ретт. Он выглядел взрослым и серьёзным, и всё же… он был спокоен.
В какой-то момент Артур поднял глаза от песчаной дорожки и встретился взглядом с Реттом. Дуглас стоял в тени и был почти уверен, что Артур не видит его.
Этот взгляд ударил Ретта сильнее, чем могла бы ударить ненависть или ревность, потому что в нём был покой. Ретт выдержал его до конца, так и не поняв, видит ли Артур его или просто смотрит во тьму, а когда тот опустил глаза, молча развернулся и пошёл к машине. Артур не принадлежал ему. Это осознание вдруг врезалось в сердце раскалённым клинком, отрезая то, что было от того, что ждёт впереди. Он почувствовал, что нет больше права подсматривать за этим чужим мужчиной, некогда бывшим его мальчиком. Не принесёт это пользы ни ему, ни тому, кого он всё ещё любил.
До самого сентября боль не покидала его, а осенью стала ещё сильнее. Жизнь шла своим чередом, но всё происходившее в ней внезапно потеряло смысл. Он уже не знал, хочет ли в самом деле расширять компанию.
«Ради чего?» — спросил Артур когда-то. Тогда Ретт не захотел отвечать. Теперь он понимал почему — он и сам знал, что в том, что он делает — смысла нет. Миллиарды отличаются от миллионов только дозой снобизма, засевшей в головах у тех, кто тебя окружает.
Новых проектов он почти не начинал, сосредоточившись на том, что уже есть.
В начале осени Жози предложила ему выкупить её долю акций, так как дохода за это время фирма так и не принесла.
Ретт отметил это бутылкой шампанского, распитого на квартире у Мартина. Чем больше он пил, тем больше ему казалось, что Карлос ожидает от него чего-то — но ничего так и не произошло. То, какую роль сыграла в его жизни одна единственная неудачная ночь, проведённая с ни в чём, в общем-то, неповинным испанцем, навсегда врезалось в память и выстроило между ними непреодолимый барьер. Они продолжали общаться, Ретту нравилось общество молодого и амбициозного директора. Тот давал дельные советы, быстро соображая, и хорошо ориентировался как в бизнесе, так и в жизни, но большего Ретт не хотел.
В октябре Танака передал в собственность Дугласа свою часть компании, причём сделал это с явным облегчением. Просить о подобном Артура Ретт не хотел — он вообще не хотел с ним говорить. Не было обиды или злости, только чёткое понимание того, что стоит коснуться этого шрама, он снова начнёт кровоточить.
Ретт не заглядывал в телефон и изо всех сил старался не ждать звонка, хоть на краю сознания всё ещё свербила надежда, что однажды, когда он вернётся домой, Артур будет ждать его там, как раньше. Ему ни на миг не стало жалко тех денег и производств, которые теперь принадлежали Эссексу — напротив, мысль о том, что у Артура есть что-то его, согревала Дугласа все осенние месяцы.
Хуже обстояло дело с той частью компании, которая оказалась в распоряжении Бёлера. Клаус что-то тянул и никак не мог подписать документы о передаче, хотя прибыль возвращал исправно. В какой-то момент Ретт устал выбивать из него необходимые формальности, полностью передав это дело в руки Сандберга. Дуглас не знал ничего противнее, чем необходимость ругаться с близкими друзьями из-за денег.
В октябре Ретт несколько раз пытался дозвониться Артуру, чтобы поздравить его, а когда тот так и не взял трубку, не придумал ничего лучше, чем послать ему по почте диск с музыкой Генделя. Ответа не пришло.
В начале января, когда Артур не объявился на его день рождения, Ретт абсолютно чётко осознал, что всё кончено. Полные мук и взаимных обид два года закончились, оставив его ни с чем. Он взял в руки телефон и удалил приложение, к которому так часто тянулись пальцы. Затем номер телефона и проклятую анданте фа мажор. Только фотографии удалить так и не хватило сил. Он спрятал их в отдельную папку и обещал себе, что никогда больше её не откроет.
Часть 4
Там, где нас нет
Глава 87
Газеты и журналы
— Мистер Сандберг, что это? — Дуглас бросил на стол секретаря газету и ткнул в неё пальцем. Издание всё ещё пахло свежей, хрустящей бумагой — не в пример всему тому, что он читал все пятнадцать лет жизни на Астории.
Сандберг осторожно опустил глаза на оказавшееся у него перед носом издание «Times». Он чувствовал, что ответ, каким бы он ни был, не сулит ему ничего хорошего, но всё же не терял надежды на лучшее.
— Газета, мистер Дуглас.
— Ясно, что не туалетная бумага. Я вас спрашиваю, кому хватило ума подсунуть её мне?
— Простите, мистер Дуглас, но вы всегда…
— Вы правда дурак или прикидываетесь?
— Правда, мистер Дуглас, — Сандберг покорно опустил глаза.
— Вот здесь, — Дуглас перевернул газету и ткнул пальцем в то место, где стоял логотип издательства «Esseks-in-line».
Сандберг прокашлялся в кулак.
— Начинаю понимать, сэр.
— И?
— Мистер Дуглас… мне очень неудобно, но я всё равно не понимаю, что должен делать. Вы больше не будете читать «Times»?
Дуглас впился в него полным злости взглядом. Пару секунд он сдерживался, а потом, взяв в руку газету, смял её и ударил получившимся цилиндром по столу.