— Давай, — прошептал Артур, но Ретт ещё некоторое время разглядывал его покрывшийся испариной лоб и влажные ресницы, прежде чем снова сомкнуть свои губы с его и войти в растянутый вход — медленно, протяжно и до конца.
Артур выгнулся, вольно или невольно плотнее прижимаясь к его груди, и задышал тяжело, привыкая. Ретт отпустил его губы и нашёл ключицу, чтобы пройтись по ней языком и затем скользнуть к плечу, всё такому же хрупкому, хоть и смыкавшемуся теперь со стальными мышцами предплечья.
Артур медленно подался ещё дальше навстречу, заставляя их тела окончательно сомкнуться, и Ретт опять приподнялся, разглядывая его лицо. Чуть вышел, толкнулся опять, каждым ударом попадая по пульсирующему центру удовольствия внутри.
Его движения были медленными и неторопливыми. За окнами стояла ночь, и слабо мерцали огни города. Дождя не было, но от реки пахло влагой, и в квартире стоял запах свежести и странной, неосознанной, абсолютной свободы.
Ретт провёл ладонью по животу Артура, нашёл его член и, подразнив пальцем головку, сжал крепко и нежно, а затем принялся двигать рукой в такт своим движениям.
Они долго ещё таяли в объятиях друг друга, бесконечно падали в новые поцелуи и тонули в них, пока Артур не рванулся навстречу особенно сильно и не выплеснулся на плотно прижатые друг к другу животы, заставляя Ретта кончить глубоко внутри него.
Ретт упал ему на плечо и лежал так, впитывая его запах и изредка исследуя губами его кожу, пока не уснул.
А Артур долго не спал и смотрел в окно, своими хрупкими руками сжимая в объятьях широкие плечи любимого. Он твёрдо знал, что если сомкнёт их ещё сильнее, или, напротив, отпустит — от Ретта не останется ничего. Так же как и Ретту хватит одного движения, чтобы уничтожить его раз и навсегда. Но он знал точно так же, что никто из них никогда не сделает этого неловкого движения, не нарушит хрупкого равновесия и не рискнёт другим, потому что потеря этой огромной части собственной жизни будет означать потерю всего.
Было или не было (где-то в районе 4 части, после больницы)
Артур проснулся, когда в комнате ещё царила темнота. Силуэты мебели и штор едва виднелись во мраке, и странное бесконечное одиночество нахлынуло вдруг на него с головой.
Он повернулся на бок и замер, разглядывая спящее лицо Ретта. Такой знакомый шрам. Губы, которые вряд ли отважился бы назвать чувственными кто-то, кроме него.
Артур протянул руку и провёл кончиками пальцев в опасной близости ото лба Ретта — желая отвести волосы в сторону и опасаясь, что Ретт проснётся.
Последнее время они спали вместе. И всё же то, что происходило с ними теперь, ни в какое сравнение не шло с тем, что было раньше. Они будто терпели друг друга, и то, что Артур чувствовал это отчуждение, исходящее от Ретта, пугало его едва ли не больше, чем то, что он снова начинал скучать.
Он скучал, хотя Ретт был рядом. Скучал, вспоминая о том, как день за днём они проводили вместе — в одном офисе и в одной квартире. Скучал, вспоминая их недолгие поездки на отдых и ночи, жаркие даже среди заваленных вечным снегом горных вершин.
Артур улыбнулся, когда в голове его в очередной раз промелькнула их первая попытка проехаться на лыжах. Сам себе тот Артур казался маленьким глупым мальчиком, не понимавшим, какой щедрой оказалась к нему судьба. Он боялся Ретта тогда, даже не зная ещё, что такое Ретт на самом деле. Его пугали собственные комплексы и мораль, к которой его приучали с детства — хотя мораль-то как раз и была самым меньшим, что могло бы их разделить.
Всё, что пролегло между ними, казалось теперь смешным. И в то же время Артур отчётливо понимал, что вот оно то, чего он боялся. Достаточно было просто увидеть Ретта ещё раз, достаточно было оказаться с ним в одной комнате — и он снова становился тем мальчишкой, который ничего не мог сам.
Артур всё смотрел и смотрел, вспоминая дни и ночи одну за другой. Ссоры не вспоминались вовсе, а те, что всё же вспоминались, казались глупостью, которую теперь Артуру трудно было понять.
— Я люблю тебя… — прошептал Артур одними губами и, будто услышав, Ретт открыл глаза, абсолютно ясные, без грамма сна.
— Ты не спишь? — прошептал он, но куда громче.
Артур покачал головой.
Какое-то время двое мужчин просто смотрели друг на друга. Тяжёлая капля невысказанных чувств повисла в воздухе, готовая сорваться, и замерла, не решаясь преодолеть расстояние, отделявшее её от земли. Расстояние, отделившее их друг от друга.
— Почему мы не вместе? — спросил Артур так же тихо, не зная даже, хочет ли он, чтобы Ретт услышал или нет.
— Потому что ты ушёл от меня.
Ретт услышал.
Артур уронил голову и уткнулся лбом ему в плечо. Головой он понимал, что никак не он должен сейчас устраивать истерику. У него было всё — деньги, бизнес, любовник, который ради него готов был пойти на всё… И всё же Артур с силой сдавил плечо Ретта, пытаясь коснуться его и в то же время привести себя в чувство.
— Что? — спросил Ретт. Он не отталкивал, и от этого Артуру становилось ещё больнее, потому что он бы, наверное, оттолкнул. Он отталкивал всё это время, цепляясь за свою гордость, за свои архаичные представления о чести, за всё, что только могло удержать его на плаву и не дать упасть в эту бездну по имени Ретт. Рука Ретта легла ему на затылок, и Артур вздрогнул, но рука, конечно же, не исчезла. Ретту всегда было всё равно, и сейчас это спокойное равнодушие заставило Артура улыбнуться.
— Не отпускай меня, — попросил он.
Ретт сдавил руку до боли, но Артур не шевельнулся, только сильнее вжался лбом в его плечо.
— Ты всегда это просишь, Артур. А потом ты говоришь — отпусти.
Артур не ответил. Ему было нечего сказать. Он и сам знал, что наступит утро и снова вспомнится всё то, что сделало невозможной их любовь. Что пройдёт три дня, и ему захочется выть после очередной выходки Ретта — но это не меняло того, что сейчас Артур хотел быть с ним. И хотел всегда, когда подступала темнота.