В своей спальне он велел прорезать тайный люк, с помощью которого, нажав каблуком на пружину, можно было спуститься в подполье, где начинался коридор, ведущий к подземному ходу.
На фасаде своего дворца император велел сделать надпись, которая существует еще и сегодня:
Но Господь не благословил ни этого дома, ни того, кто приказал его построить.
Тот, кто приказал его построить, был убит.
Дом же долго оставался необитаемым.
Вот каким в 1818 году он виделся Пушкину:
Когда на мрачную Неву Звезда полуночи сверкает,
И беззаботную главу Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец На грозно спящий средь тумана Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец.
Посмотрим, что происходило там в ночь на 23 марта 1801 года.
XXI. ЗАГОВОР ПАЛЕНА
Теперь, когда вы познакомились с императором Павлом I, вам должно быть понятно, что такое правление, как его, пришедшее на смену искусному и артистичному царствованию Екатерины II, было невыносимым для русских вельмож, ибо ни один из них не был уверен, что, ложась спать вечером, он не проснется на следующее утро в крепости или, садясь в экипаж, не отправится в Сибирь.
Между тем, в обстановке всех этих ссылок и опал, два человека сохраняли свое положение и казались незыблемыми на своих постах.
Один из них был граф Кутайсов, турок-брадобрей, историю которого мы рассказали в связи со статуей Суворова.
Другой был граф Пален.
Барон Петр Пален, которому Павел I дал графский титул 22 февраля 1799 года, происходил из знатного курляндского дворянства. Предкам его пожаловал баронство шведский король Карл IX. Пален, ставший генерал-майором при Екатерине благодаря дружбе с Платоном Зубовым, последним фаворитом императрицы, был назначен на пост гражданского губернатора города Риги.
Случилось так, что незадолго до своего восшествия на престол великий князь Павел, проезжая бывшую столицу Ливонского герцогства, был принят там графом Паленом со всеми почестями, подобающими наследнику престола. То было время, когда Павел находился чуть ли не в ссылке. Не привыкший к подобным встречам, он был признателен рижскому губернатору за то, что тот осмелился так его принять, рискуя вызвать недовольство императрицы; и, став императором, Павел вызвал Палена в Санкт-Петербург, наградил его высшими орденами империи и назначил командиром гвардии и губернатором столицы.
Ради Палена он сместил с этого поста своего сына, великого князя Александра, почтительность и любовь которого не могли укротить подозрений отца.
Но именно благодаря высокому положению, которое Пален занимал подле императора, он видел столько людей, попавших в фавор по капризу и по капризу же оказавшихся в немилости; он видел столько других, низвергнутых с высоты своего положения и обратившихся при этом в ничто, что ему самому было непонятно, по какой странности судьбы он не последовал за ними. Особенно поразил графа последний пример непостоянства человеческой фортуны.
Его давнишний покровитель Зубов, за которым, как мы видели, Павел сохранил после смерти Екатерины свитское звание генерал-адъютанта и которому он доверил охранять тело усопшей императрицы Екатерины, внезапно и беспричинно оказался в опале: его канцелярию опечатали, двух его секретарей выгнали, а всем офицерам его штаба было велено вернуться в свои полки или подать в отставку.
Но это было еще не все: на следующий день он лишился всех других своих командных постов, днем спустя ему было приказано подать в отставку с двадцати пяти или тридцати занимаемых им должностей, и не прошло и недели, как он получил приказ покинуть пределы России.
Зубов удалился в Германию, и там ему, молодому, красивому, увешанному орденами, простили то средство, благодаря которому он возвысился при русском дворе, и поняли, почему в тот момент, когда Зубов рисковал попасть в Сибирь, проявляя, насколько это было возможно, отсутствие всякого уважения к императрице, она, вместо того чтобы наказать наглеца, сказала скорее нежно, чем царственно:
— Милостью Божьей, нам это нравится, продолжайте.
И все же, несмотря на свои успехи в Вене и Берлине, Зубов — мы можем называть его князем Зубовым, ибо 2 июня 1796 года он получил титул князя Священной Римской империи — князь Зубов тосковал по Санкт-Петербургу; он переписывался с Паленом, умоляя графа всеми силами посодействовать его возвращению в русское общество.
Пален не знал толком, как взяться за это дело, чтобы преуспеть в нем, как вдруг ему пришла в голову блестящая мысль.
— У вас есть лишь один способ вернуться в Санкт-Петербург, — заявил он Зубову, — это посвататься к дочери брадобрея Кутайсова. Вам дадут согласие. Вы вернетесь в Санкт-Петербург, станете ухаживать за своей невестой, свадьба будет откладываться, и кто знает, не произойдет ли за это время какое-либо событие, которое позволит вам остаться в Санкт-Петербурге?
Зубову совет понравился; изгнанник написал графу Кутайсову письмо, в котором он просил у бывшего брадобрея руку его дочери.
Получив письмо, Кутайсов в недоумении читал его снова и снова: князь Зубов, последний любовник Екатерины, самый красивый, самый элегантный и самый богатый из русских дворян, хочет породниться с ним!