Совершить это не составляло большого труда. Царевна представляла старую русскую партию. Между регентшей и ее мужем царил полнейший разлад. Фаворитка, мадемуазель Менгден, была всесильна, но найти объяснение столь чрезмерной привязанности регентши Анны Мекленбургской к женщине либо не удавалось, либо оно виделось в весьма странной причине.
Миних, единственная защита колеблющегося трона, был отстранен. Остерман, которому следовало быть его бдительным оком, страдал подагрой и обыкновенно руководил политикой, не поднимаясь с постели.
К тому же регентша, оберегавшая свою власть настолько ревниво, что не уступала ни малейшей ее доли даже собственному мужу, была бы не прочь, отдалив Миниха, прогнать и Остермана. Разве мадемуазель Менгден, вполне успешно замещавшая мужа, не могла заменить также первого министра и канцлера?
Впрочем, отрывок из донесения г-на Финча, английского посланника, дает представление о чувствах русской партии, которые и теперь, по прошествии ста двадцати лет, остались все теми же:
Такова политическая оценка, данная г-ном Финчем, английским посланником.
Хотите теперь узнать данную им моральную оценку? Она лаконична и ясно выражена:
И достойный пуританин подписался под этим.
Вот это самое общество и намеревался оперировать хирург Лесток.
Обычно царевны с таким характером, как у Елизаветы, народу нравятся: принцессам извиняют женские слабости.
Елизавета завела себе друзей среди офицерства и даже среди солдат, которых она всегда встречала с улыбкой на лице и щедрой рукой одаривала.
Лесток всегда подталкивал ее к этой популярности у военных.
Кроме того, он имел частые встречи с нашим посланником г-ном де Ла Шетарди.
Об этих встречах доносил своему правительству достойный г-н Финч, который поистине играл в Санкт-Петербурге роль Диогена и, несмотря на свой дипломатический фонарь, не мог отыскать там ни одного честного человека.
Двадцать первого июня 1741 года, то есть почти накануне катастрофы, низвергнувшей регентшу, ее мужа и маленького императора, он писал:
Господин Финч поделился своим беспокойством с принцем Брауншвейгским. Тот, со своей стороны, знал, что французский посол часто посещает принцессу, пользуясь для этого ночным временем и переодевшись.
Он принял твердое решение заключить царевну в монастырь, если ее поведение станет еще более подозрительным.
Узнав о намерениях принца, Лесток рассудил, что настало время действовать.
Лесток был наделен многими талантами и занимался не только медициной и политикой, но еще и рисовал на досуге.
Он сделал большой красивый рисунок и преподнес его Елизавете.
Рисунок был парный: на одной его стороне Лесток изобразил царевну на русском троне, со скипетром в руке и царской короной на голове, а себя — на ступенях трона, с лентой ордена Андрея Первозванного через плечо; на другой стороне принцесса была изображена с обритой головой, а сам он — на пыточном колесе.
Внизу он сделал надпись:
Как видите, в те времена лаконизм входил в число достоинств политических деятелей.
Елизавета решилась: исполнение великого замысла было назначено на следующую ночь, то есть ночь с 24 на 25 ноября 1741 года.
В полночь царевна встала на колени перед образом Пресвятой Девы и помолилась; затем она надела на шею орден Святой Екатерины, который был учрежден Петром 1 по случаю чудесного вызволения его армии, окруженной турками.
Лесток и Михаил Воронцов встали на запятки саней, и все помчались в казарму гвардейского Преображенского полка. Как вы помните, это был первый регулярный полк, основанный царем Петром.
Там те, с кем она состояла в дружбе, быстро привлекли на ее сторону три сотни гренадеров.