Что же касается Разумовского, то, вместо того чтобы злоупотреблять своим положением, как это делал Бирон, он, то ли из скромности, то ли из-за беспечности всегда держался подальше от власти, предоставляя Ивану Шувалову и Бестужеву заниматься политикой как им заблагорассудится.
Но это еще не все.
Много времени спустя после смерти Елизаветы Григорий Орлов, чьи угрызения совести, если только он их испытывал, должны были быть более серьезными, чем у Разумовского, изводил Екатерину просьбами последовать примеру Елизаветы. Екатерина, устав сопротивляться, согласилась, и некоему законнику поручили попросить у Разумовского документы, закрепившие его брачный союз с Елизаветой, чтобы на тех же условиях и в той же форме сочетать Екатерину с Григорием Орловым.
Законник пошел к старику Разумовскому и изложил ему цель своего посещения.
Разумовский на мгновение задумался; потом, не говоря ни слова, он поднялся, подошел к секретеру, открыл его, достал шкатулку, полную бумаг, вынул их, все так же молча бросил в камин и не сводил с них глаз, пока они не превратились в пепел; и только когда от бумаг остался лишь черный пласт, по которому причудливо пробегали затухающие одна за другой искорки и с которого все сильнее тянулась кверху струйка дыма, он обернулся к посланцу Екатерины, а вернее, Орлова и произнес:
— Я не знаю, что вы хотите сказать, требуя бумаги, относящиеся к моему браку с императрицей Елизаветой. Я никогда не имел чести быть супругом ее императорского величества.
Екатерина поняла совет и осталась вдовой.
Ну а теперь, чтобы больше не возвращаться к этому, расскажем прямо сейчас, что произошло с тем, кто совершил весь этот переворот.
Сначала Лесток разделял с нашим послом, г-ном де Ла Шетарди, всю политическую власть и давал императрице превосходные советы. Именно он изменил кабинет министров и поставил Бестужева на место Остермана.
Это и стало причиной его гибели.
Бестужев принадлежал к числу тех людей, которые каждый раз, когда им представляется случай, применяют на практике великую заповедь одного из наших современных философов: "Неблагодарность есть независимость сердца".
Скажем несколько слов об этом человеке, игравшем в течение трех царствований заметную политическую роль при дворе русских монархов.
Бестужев родился в 1693 году в Москве; в 1712 году он поступил на службу к курфюрсту Ганноверскому, который, став королем Англии, назначил его посланником в
Санкт-Петербург. В 1718 году он вернулся на русскую службу, и Петр 1 поручил ему сопровождать в Митаву свою племянницу — ту самую, что вышла замуж за герцога Курляндского и позднее стала императрицей. Бестужева назначили посланником в Копенгаген, но Бирон призвал его к себе, чтобы заменить им Волынского. Бестужев существенно помог герцогу Курляндскому стать регентом, но после падения Бирона сделал крутой поворот и стал главным свидетелем обвинения против свергнутого фаворита.
Бирон, оказавшийся в этих страшных обстоятельствах на голову выше тех, кто решал его судьбу, держался по отношению к Бестужеву с большим достоинством и благородством. На очной ставке с ним герцог заявил, что готов сознаться во всем, в чем его обвиняет бывший друг, если Бестужев осмелится повторить ему в лицо те показания, какие он сделал за его спиной.
Бирон произнес эти слова таким торжественным тоном и устремил на Бестужева такой уверенный взгляд, что тот, сгорбившись под этим взглядом, упал на колени перед герцогом и сказал, что должен молить у Бога прощения, ибо в сделанных им признаниях все было ложью.
И вот этого человека Лесток, совершив ошибку, призвал к власти.
Едва достигнув ее, Бестужев приложил все старания, чтобы погубить своего покровителя.
Первым ударом для Лестока стал отъезд из Санкт-Петербурга г-на де Ла Шетарди. Тот вернулся во Францию с миллионом, подаренным ему Елизаветой.
Спустя полтора года после того, как Лесток сделал Елизавету императрицей, его обвинили в измене, передали в руки Канцелярии тайных розыскных дел, трижды подвергали пытке и, совершенно сломленного, сослали в маленький городок Углич на Волге, а потом, поскольку это было слишком близко от Санкт-Петербурга, отправили в Великий Устюг близ Архангельска.
Что же касается бедной императрицы, слабой по характеру и чувственной, то ее жизнь проходила в наслаждениях и страхах. Каждый вечер в ее покоях происходило буйное пиршество, ибо императрице трудно было решить, какие утехи для нее предпочтительнее: желудка или любови. Чтобы одно не мешало другому, ужин обычно накрывали в спальне Елизаветы, и императрица, на всякий случай без корсета и в платьях, сметанных на живую нитку, садилась возле очередного фаворита, с которым добрейший Разумовский, в достаточной мере наделенный здравым смыслом, никогда не затевал ссоры.[12]
Существовал обычай, мы бы даже сказали чуть ли не приказ, никогда не оставлять императрицу одну до наступления рассвета. Как только Елизавета оказывалась ночью одна, она начинала дрожать и кричать от ужаса. Ей было по опыту известно, что именно ночью затеваются все заговоры, свергающие с трона русских монархов.
Она повелела разыскивать по всему царству человека, который бы вообще не спал или же спал бы так чутко, что его способен был пробудить от сна полет мошки. Такого человека удалось найти, причем, по счастью, он оказался так уродлив, что мог, не давая этим повода к злословию самых отъявленных сплетников, оставаться днем и ночью в комнате императрицы.
А теперь, после этих двух исторических глав, которые, признаться, у меня не хватило мужества вычеркнуть, перейдем ко второй легенде Петропавловской крепости.
XXVIII. ЕЩЕ ОДНА ЛЕГЕНДА РУССКОЙ БАСТИЛИИ
Мы уже говорили о том, что, помимо почти законных пяти детей от Разумовского, императрица Елизавета произвела на свет еще четырех других.
В числе этих четырех других детей была княжна Тараканова.
Не улыбайтесь, услышав столь странную фамилию: когда вы узнаете о трагическом конце несчастной княжны, вы пожалеете о своей улыбке.
Ей исполнилось двадцать лет, она была красива, свободна и состоятельна. Еще совсем юной ее увезли из Санкт-Петербурга во Флоренцию, и там она росла — бедный цветок, благородное северное растение, пересаженное под благословенное солнечное небо Микеланджело и Рафаэля.
Она была царицей балов Флоренции, Пизы и Ливорно.
[12] Поскольку кто-нибудь может подумать, что я отклоняюсь от истины в своем рассказе об императрице Елизавете, позвольте мне, дорогие читатели, привести отрывок из донесения г-на де Сварта, посланника Соединенных провинций в 1757 году. Нет необходимости говорить вам, что славный голландец был полон возмущения: