Говорят, что один лишь генерал Ермолов не боялся ему возражать и чуть было не поплатился за это своей карьерой. Хотя досадно было бы из-за какого-то Аракчеева потерять такого человека, как Ермолов.
Ермолов — это генерал, который в пятый раз отвоевал Главный редут, где погиб Коленкур. Он не покинул курган даже тогда, когда все канониры пали в бою, а их орудия были заклепаны.
В дальнейшем нам представится случай поговорить об этом ветеране империи, который все еще здравствует и живет в Москве, в своем небольшом деревянном доме.
Однажды, когда Ермолов был еще простым артиллерийским офицером, Аракчеев нашел, что его конные упряжки находятся в дурном состоянии.
— Известно ли вам, сударь, — спросил он Ермолова, — что репутация офицера зависит от того, как выглядят его лошади?
— Да, генерал, — ответил Ермолов, — я знаю, что в России репутация людей зависит от скотов.
Подобно герцогу Ришелье, который никому не отдавал предпочтения и обрушивался на своих точно так же, как и на чужих, Аракчееву доводилось обходиться с собственными фаворитами — а у фаворита, вполне естественно, были свои фавориты — ничуть не лучше, чем он обходился со всеми прочими людьми, то есть крайне дурно.
Среди его фаворитов был сын одного пруссака, его лакей, который был произведен им в чин генерала, подобно тому как Кутайсов получил от Павла I титул графа. Однажды во время торжественного смотра на манеже в Новгороде, проходившего под командованием генерала Клейнмихеля (так звали фаворита Аракчеева), какой-то маневр был выполнен неудачно.
По окончании смотра Аракчеев вызвал к себе Клейнмихеля и при всех офицерах заявил ему:
— Ты мне докладывал, болван, что тебя мало уважают, и я нацепил на твои плечи эполеты. Ты мне говорил, что тебе не оказывают достаточно почестей, и я повесил тебе на грудь орден Святого Владимира… — Тут Аракчеев сбил с него тыльной стороной ладони шляпу и, ударив его в лоб, воскликнул: — Но сюда я ничего не могу добавить. Это уже дело Господа Бога, а Господь Бог, по-видимому, смотрел в другую сторону в тот день, когда ты появился на свет!
Затем, отвернувшись и пожав плечами, он в последний раз бросил ему в лицо слово "дурак".
Майор Р***, скучая в военном поселении, куда он был сослан, и желая отомстить Аракчееву за его жестокие выходки, развлекался тем, что создавал армию из гусей и индюков, которых, проявляя терпение и волю, ему удавалось обучать строевой подготовке. Услышав команду "Стройся!", птицы выравнивались не хуже, чем взвод солдат. На возглас "Здорово, ребята!", то есть обычное приветствие генерала, когда он проводит военный смотр, они отвечали "Га-га-га" и "Кулды-кулды", что на слух весьма напоминало общепринятый ответ солдат: "Здравия желаем, ваше сиятельство!"
Аракчееву стало известно, чем на досуге развлекается майор. Он тотчас предпринял поездку в это военное поселение и внезапно нагрянул к Р***.
Майор спросил графа, следует ли построить войско для смотра.
— Не стоит, — сказал Аракчеев, — я прибыл, чтобы провести смотр не ваших солдат, а ваших гусей и индюков.
Майор, осознав, что он попался, мужественно принял удар судьбы; он вывел своих ополченцев из их караульного помещения и, не колеблясь, отдал им приказ строиться.
Похоже, смышленые птицы тотчас поняли, перед кем они имели честь проделывать строевые упражнения. Никогда еще в их движениях не было подобной точности, а в их ответных возгласах — подобного воодушевления.
Аракчеев расточал майору самые лестные похвалы, однако в завершение своих слов приказал ему отправиться со всей его армией в крепость под арест и обязал ее коменданта кормить майора один день — исключительно гусятиной, другой — индюшатиной и так до тех пор, пока вся армия не будет съедена.
На двенадцатый день майор почувствовал такое отвращение к мясу своих учеников, что решил лучше умереть голодной смертью, чем продолжать придерживаться подобной диеты, и объявил о своем отказе от всякой пищи.
На четвертый день голодовки Аракчеев, предупрежденный, что речь идет уже о жизни майора, соизволил его простить.
В Новгородской губернии Аракчеев владел великолепным поместьем Грузино: то был подарок императора Александра, осыпавшего своего фаворита деньгами и почестями. Как любой человек ограниченного ума, Аракчеев обладал даром устанавливать строгий порядок и доходящую до крайности дисциплину. Позади своего дома он приказал разбить сад с клумбами, неукоснительно выровненными по линейке и одинаковыми. На каждой клумбе было указано имя дворового мужика[16], обязанного ухаживать за ней. И если хоть один цветок на клумбе оказывался сломлен, если хоть один отпечаток ноги виднелся на свежевскопанной земле, если хоть одна сорная травинка появлялась рядом с теми растениями, которым полагалось там быть, то дворовый, в зависимости от серьезности случившегося, получал наказание в двадцать пять, пятьдесят или сто ударов розгами. Расправой руководила Настасья.
Настасья не была ни женой Аракчеева, ни его любовницей: она была его сожительницей. Он обнаружил эту непотребную бабу в одной из своих деревень и сошелся с ней.
Слезы и крики тех, кого она наказывала, доставляли наслаждение этой женщине.
Аракчеев, который управлял всеми делами в государстве, не принимал никаких решений, не посоветовавшись с ней; она обладала над ним, этим неукротимым человеком, полнейшей властью.
Простые люди поговаривали, что он одержим бесом, принявшим облик женщины.
В конце концов кучер и повар графа, придя в отчаяние от издевательств, которым они подвергались каждодневно, — так, сестра повара была засечена до смерти кнутом, — решили во что бы то ни стало избавить землю от этого чудовища.
И вот однажды ночью, когда граф был в отъезде, они убили Настасью.
Аракчеев, получив это известие, пять дней и пять ночей сидел взаперти, испуская не рыдания, не крики, а завывания, слышные в другом конце дома.
Когда же он вышел из своих покоев, то все, кто оказался на его пути, в страхе разбежались. Глаза его налились кровью, а лицо было мертвенно-бледным.
Поскольку дворовые люди не желали выдавать виновных, сделавших, в конечном счете, лишь то, что каждый из них много раз мечтал сделать сам, все они были беспощадно высечены кнутом, так что двое или трое из них умерли, не выдержав наказания.
[16] Так называют тех, кто составляет часть домочадцев барина. Они имеют право на месячину, то есть на продовольственный паек. В месяц им полагается тридцать два фунта муки и семь фунтов крупы. (Примеч. автора.)