Когда станут менять часовых, офицеры, переодетые в солдатскую форму, проникнут в спальню царя и задушат его, как в свое время поступили с Павлом I. Как только император будет мертв, Сергей Муравьев-Апостол и полковники Швейковский и Тизенгаузен (один — командир Саратовского полка, другой — Полтавского) взбунтуют войска и двинутся на Киев и Москву, где им протянут руку помощи их союзники. Из Москвы Муравьев двинется на Санкт-Петербург и там, объединившись с Северным обществом, будет затем действовать сообща с ним.
Однако император не поехал в Белую Церковь, и этот заговор провалился, как и предшествующий, причем по той же причине.
Провидение решило, что в череде цареубийств должен наступить перерыв и Александр умрет в своей постели.
Предпоследний приступ болезни, которой предстояло унести императора в могилу, произошел в Царском Селе зимой 1824–1825 годов.
Совершив прогулку по парку — как всегда, в одиночестве, ибо, более унылый и менее эгоистичный, чем Людовик XIII, он не желал, чтобы кто-нибудь скучал рядом с ним, — Александр возвратился во дворец, сильно продрогнув, и распорядился подать обед к себе в спальню. В тот же вечер у него вновь началось рожистое воспаление, еще более сильное, чем все предыдущие, сопровождавшееся лихорадкой, бредом и мозговыми явлениями. В ту же ночь императора перевезли в закрытых санях в Санкт-Петербург, и там консилиум врачей, опасаясь гангрены, принял решение ампутировать ногу. Один доктор Виллие, хирург императора, воспротивился этой крайней мере и произнес слова, которые заставляют удалиться любого врача, придерживающегося иного мнения: "Я беру на себя ответственность". И на этот раз снова, благодаря его преданности и заботам, жизнь императора была спасена.
Когда же настало лето, врачи единодушно заявили, что для полного восстановления здоровья императора требуется какое-нибудь дальнее путешествие, и избрали Крым как место, которое более всего благоприятствовало бы его выздоровлению. Пребывая в меланхолии, Александр не принял никаких решений относительно своих поездок в этом году, и ему было безразлично, в какую точку его обширной империи ехать. Императрица попросила позволения сопровождать мужа и получила согласие. Перед отъездом Александру пришлось трудиться с удвоенным напряжением. Каждый министр торопился получить окончательное решение по своим делам, как если бы видел императора в последний раз; поэтому на протяжении нескольких последних недель своего пребывания в Санкт-Петербурге царю приходилось очень рано вставать и поздно ложиться спать. Наконец, в середине июня, после молебна о ниспослании императору благополучия во время его поездки, на котором присутствовала вся императорская семья, Александр покинул свое любимое Царское Село, куда ему уже никогда не суждено было возвратиться и где его комната находится ныне в том же виде, в каком он ее оставил, и, сопровождаемый императрицей, с кучером Иваном на облучке, со свитой из нескольких адъютантов, находившихся под командованием генерала Дибича, отбыл в Крым.
В конце августа 1825 года император прибыл в Таганрог, стоящий в глубине Азовского залива — там, где, согласно легенде, перед Аттилой, заблудившимся в болотах Меотиды, появилась лань, указавшая ему путь к Риму и Парижу.
Александр I уже во второй раз приезжал в этот город, местоположение которого ему понравилось и в котором, по его словам, он хотел бы поселиться, уйдя от дел.
Император разместился в доме градоначальника, расположенном напротив Азовской крепости, которая, как вы помните, доставила столько неприятностей Петру Великому; однако Александр почти никогда не оставался в доме.
Он покидал его утром и возвращался только к обеду, а все остальное время ходил пешком по грязным и пыльным дорогам, пренебрегая всякого рода мерами предосторожности, какие принимали местные жители, чтобы избежать чрезвычайно опасной осенней лихорадки, тем более, что ее случаи в тот год были весьма многочисленны.
По ночам император спал на походной кровати, кладя под голову кожаную подушку. Мы уже отмечали, что люди славянской расы не придают значения постели. Именно здесь он узнал о только что раскрытом заговоре в Белой Церкви и о том, что заговорщики намеревались лишить его не только престола, но и жизни. Эту новость приехал сообщить ему граф Воронцов, губернатор Одессы, тот самый, что возглавлял оккупацию Франции до 1818 года.
Подумать только, он, Александр, любимый всеми, надежда и светоч спасения в первые дни своего царствования, дошел до того, что заговорщики, действующие во имя общественного блага, были убеждены теперь, что для этого общественного блага необходима его смерть! Опустив голову на руки, он прошептал:
— Отец мой, отец!..
Ночью он написал письма наместнику Польши Константину и великому князю Николаю.
Затем, пообещав императрице вернуться за ней в Таганрог, он отправился в Крым, где, по опасению многих, у заговорщиков были сторонники.
Император был так раздражен и это так не вязалось с его характером, что Виллие хотел заставить его провести в Таганроге еще несколько дней.
Александр же, напротив, потребовал, чтобы отъезд состоялся немедленно.
В дороге душевное недомогание царя только усилилось. Хотя лошади скакали во весь опор, император жаловался на их медлительность.
Затем он обрушился на плохое состояние дороги, вышел из себя, приказал привести их в порядок, в ярости отбросил в сторону свою шинель и подставил покрытый испариной лоб ледяному и губительному осеннему ветру; и чем больше Виллие умолял его поберечься, доказывая пагубность подобной неосторожности, тем больше император своими новыми опрометчивостями словно бросал вызов опасности.
Результата не пришлось долго ждать: сначала Александра одолел непрекращающийся кашель, а на следующий день, по прибытии в Орехов, у него появилась перемежающаяся лихорадка.
Именно она свирепствовала в ту осень на всем пространстве от Таганрога до Севастополя.
Александр потребовал немедленно повернуть назад, в Таганрог, и, словно опасаясь, что и на этот раз смерть отступится от него, часть обратного пути проделал верхом; в конце концов, не в силах держаться в седле, он перешел в карету.
Пятого ноября царь прибыл в Таганрог и, войдя в дом градоначальника, потерял сознание.
Императрица, страдавшая сердечным заболеванием и сама чуть живая — она пережила супруга всего на полгода, — нашла в себе силы ухаживать за ним.
Какие бы старания ни предпринимались, чтобы остановить губительную лихорадку, она постоянно возобновлялась и каждый раз становилась все сильнее.
Восьмого ноября император был настолько плох, что Виллие потребовал, чтобы ему был придан в помощь Штофреген, врач императрицы.
Двенадцатого появились симптомы воспаления мозга.
Тринадцатого оба доктора объявили императору, что ему необходимо сделать кровопускание.
Александр решительно от этого отказался, постоянно требуя дать ему ледяную воду и отвергая всякое иное питье.
В тот же день, в четыре часа пополудни, император попросил, чтобы ему дали бумагу и чернила, написал письмо, запечатал его и, поскольку свеча оставалась зажженной, сказал слуге: