Но главным образом, участь их делало более терпимым сложившееся там содружество людей умственно развитых, страдающих по одной и той же причине и имеющих возможность говорить между собой о своих надеждах и мечтать о грядущей свободе если не для себя, то для своей родины.
А кроме того, к ним — да падет благословение Неба на тех, кто пренебрегал ради этого своим служебным долгом! — относились с уважением, которого не имели другие ссыльные. Начальство закрывало глаза на некоторые нарушения правил. Книги, перья, бумага, свечи по вечерам — все подобное у них было, но не потому, что это им предоставлялось, а потому, что с этим мирились. Каторжные работы, к которым их принуждали, были не столь тяжелыми: всем было понятно, что заговорщики — не то же самое, что воры и убийцы, и между ними существует различие; и, наконец, им предоставили достаточно свободного времени, чтобы они могли основать школу, то есть совершить доброе дело и увековечить этим в людских умах память о своем пребывании здесь, память, которая никогда не изгладится из сердец.
После нескольких месяцев разлуки к мужьям присоединились жены. С этого времени для тех, кто обрел своих дорогих подруг, ссылка стала наполовину легче.
Что же касается семей ссыльных, то император не допустил, чтобы на них пало хоть малейшее бремя солидарной ответственности.
Вызвав к себе отца Пестеля, которому сын накануне своей смерти дал суровый ответ[21] и который из-за взяточничества потерял свое место губернатора Сибири, он пожаловал ему пятьдесят тысяч рублей (двести тысяч франков в наших деньгах), чтобы избавить его от денежных затруднений, в каких тот оказался. Помимо того, он простил ему просроченный платеж за казенное поместье, которое Александр I предоставлял в его пользование в течение двенадцати лет. Наконец, он взял к себе личным адъютантом брата Пестеля.
Почему же неукоснительная беспристрастность Николая I никогда не переходила в снисходительность? Откуда эта мягкость к брату Пестеля, эта щедрость по отношению к его отцу и откуда эта суровость по отношению к тем другим?
По отношению к Батенькову, например.
Вы помните, что мы назвали Батенькова в числе заговорщиков; храните же в памяти его имя: он — мученик; Сильвио Пеллико и Андриан в сравнении с ним почивали на розах.
Расскажем сначала, кем был Батеньков, откуда он происходит, какой рок связал его с заговорщиками и какая звезда вовлекла его в этот водоворот.
Потом речь пойдет о том, почему он страдал и до какой степени он страдал.
В России мало законоведов; в этой стране абсолютизма, где защиты обвиняемого не существует, где никакое судебное разбирательство не проводится открыто и где законом является император, законоведы не только редки, но и почти бесполезны.
Тем не менее в начале века там выдвинулся один из таких людей, редких, как плодовое дерево в степях. Звали этого человека Сперанским. Он был сыном попа, единственным талантливым, а может быть, даже и гениальным человеком, вышедшим из среды православного духовенства.
Он стал зваться Надеждой, то есть "Esperance": вы легко уловите перевод этого слова в звучании фамилии "Сперанский".
Юный Михаил Михайлович Надежда в раннем возрасте был определен в семинарию, а завершил учение в Санкт-Петербургской духовной академии, выказав такие способности к математике, что в двадцать один год был назначен преподавателем точных наук и физики в школе, учрежденной при Александро-Невском монастыре.
Одновременно он давал уроки в доме князя Алексея Куракина.
Благодаря покровительству этой могущественной семьи Сперанский сумел сменить духовное поприще на государственную службу.
Он быстро сделал карьеру, которой был обязан куда больше своему трудолюбию, светлому уму и способности проводить в жизнь законы, чем покровительству князя.
В 1801 году, в возрасте тридцати лет, он получил звание статс-секретаря.
В 1803 году князь Кочубей, глава министерства внутренних дел, поручил ему организацию этого министерства.
В 1808 году он был включен в состав комиссии по кодификации русских законов, учрежденной еще Екатериной И, а в 1804 году обновленной, назначен директором канцелярии этой комиссии и товарищем министра юстиции.
Наконец, в 1809 году он получил чин тайного советника.
Александр, оценивший его выдающиеся умственные способности, часто встречался с ним, давал ему советы в трудных случаях, охотно вопринимал его подсказки и в конце концов стал оказывать ему безграничное доверие. Убежденный в необходимости улучшения административного аппарата, Сперанский начал реформы, которые, к сожалению, пытались проводить одновременно во многих областях; тем не менее их результаты в особенности сказались в духовных училищах; в преобразовании Государственного совета, душой которого он стал; в финансах, находившихся в тяжелом положении из-за слишком большого выпуска бумажных денег, и, наконец, в системе налогов, которая была изменена.
В то же самое время Сперанский разработал проект гражданского кодекса, заложил основы коммерческого и уголовного кодексов, стремился распространить реформу на все законодательство целиком, предложил план реорганизации Сената.
Короче, целью его работ было лучшее будущее России, но казалось, что все эти замыслы не могли родиться в одной голове и физически не могли быть осуществлены руками одного человека.
Император наградил Сперанского за это усердие, пожаловав ему орден Святого Александра Невского.
Это была вершина его славы.
Мы говорили о трудностях, стоящих на пути искоренения злоупотреблений в России: стоит только тронуть одного из виновных — все остальные начинают выражать негодование против совершаемого кощунства. В России злоупотребление — это Ковчег Завета: горе тому, кто его коснется, — он будет испепелен молнией!
И такой удар молнии низверг Сперанского. Его обвинили в том, что он подделал подпись императора, чтобы заимствовать деньги в Казначействе. Опала его была внезапной, падение оказалось глубоким.
В марте 1812 года, когда Сперанский выходил из Зимнего дворца, где он работал с императором, его арестовали, посадили в карету, ожидавшую у крыльца, и отправили в Нижний Новгород, а оттуда после прихода в Москву французов перевели в Пермь; ему даже не дали проститься с дочерью.
Трехсотголовый дракон злоупотреблений вздохнул свободно.
[21] — Почему ты вступил в заговор, несчастный? — спросил Пестельстарший у сына.