Другой поэт, который, быть может, пошел бы дальше Лермонтова, дальше самого Пушкина, Полежаев, написал стихотворение под названием "Машка", то есть "Мария".
Но имя Мария произносится по-русски в четырех вариантах, и у каждого из них свое значение.
Когда имя Мария переделывается в Машу или Машеньку, это имеет положительный смысл. Но когда имя Мария превращается в Машку, оно совершенно меняет свое значение, и, приобретя отрицательный оттенок, прилагается уже не к чистой деве, а к уличной девке.
Стало быть, Полежаев совершил преступление, написав стихотворение под названием "Машка".
Император, узнав об этом, вызвал поэта к себе и приказал ему прочесть это стихотворение.
Полежаев повиновался.
Император слушал, мрачно нахмурив брови, а затем, когда поэт кончил читать, вызвал стражу и приказал отдать Полежаева в солдаты.
В России это делается очень быстро.
Полежаева отвели на гауптвахту и, посадив его на барабан, обрили ему голову, затем ударили ладонью по лбу, облачили в серую шинель, и все было кончено.
Но, прежде чем покинуть кордегардию, где совершалась эта экзекуция, он нашел возможность написать на стене обращенные к царю стихи, перевод которых я привожу:
Поймешь ли ты, как мудрено Сказать в душе: все решено!
Как тяжело сказать уму:
"Прости, мой ум, иди во тьму";
И как легко черкнуть перу:
"Царь Николай. Быть по сему[22]…"
Полежаев отправился на Кавказ и там был убит.
Николай питал такую огромную веру в свое предназначение, что это придавало ему необычайную смелость, и в этом отношении император был более чем смел: он был отважен до безрассудства. Наделенный красивым лицом, внушительной фигурой, огненным взглядом и повелительной жестикуляцией, он никогда не встречал на своем пути преград: стоило ему появиться, и они падали сами собой.
Все видели, как 14 декабря, не боясь пуль, он стоял в тридцати шагах от восставшего полка.
Во время холерного бунта 1831 года ему сказали, что народ, пребывая в убеждении, будто воду отравляют немцы и поляки, учинил смертоубийство на Сенной площади. Царь вскочил в свою коляску и в сопровождении одного лишь графа Орлова въехал в гущу побоища, выпрыгнул из экипажа, поднялся на ступени церкви и оттуда крикнул громовым голосом:
— На колени, мерзавцы! На колени и молитесь Богу!
Ни один не остался на ногах; все опустили головы, а ниже остальных склонились убийцы.
Восстание было подавлено; быть может, зачинщики и не раскаялись, но они были укрощены.
У Николая дошла чуть ли не до помешательства привычка к крайней военной простоте быта: это была традиция, а скорее, мания царской семьи. Она была свойственна и Павлу, и Александру. Латаная шинель императора Николая была предметом общих разговоров. Однажды императрица, стыдясь ее, подарила мужу роскошную меховую шубу; он надел ее только один раз, чтобы доставить удовольствие императрице, а потом подарил своему камердинеру. В то время, когда он был еще великим князем, императрица, сама бывшая тогда великой княгиней, вышила ему домашние туфли, и он носил их тридцать три года, до самой смерти.
Когда Николай хотел вознаградить за что-нибудь одного из сыновей, он укладывал его спать вместе со своим псом Гусаром на полу возле своей кровати, подстелив ту самую старую шинель.
Гусар, любимец императора Николая, был старый и грязный серый спаниель; он не отходил от императора и пользовался всеми привилегиями избалованной собаки.
За завтраком император всегда съедал три сухаря и выпивал чашку чая. Однажды, играя с Гусаром, он постепенно скормил ему все три своих сухаря и позвонил, чтобы принесли другие. Все прекрасно знали, что император по утрам съедает только три сухаря, и потому — хотя в годовом бюджете императорского дома эти сухари составляли две тысячи рублей — во дворце в тот день не было других сухарей, кроме тех, что съел Гусар; так что одному из слуг пришлось сесть на лошадь и поехать за тремя сухарями на другой конец Невского проспекта, к булочнику, у которого их обычно покупали.
Если только ему не возражали, император мог быть чрезвычайно терпеливым, но всякое сопротивление, даже если оно исходило от бездушного предмета или от неразумного животного, сводило его с ума.
У него была лошадь, очень любимая им, но с норовом. Однажды, когда император собрался сесть на нее, чтобы отправиться на парад, она ни за что не давала оседлать себя. Император, придя в ярость, закричал: "Соломы! Соломы!" Он велел набить соломой конюшню и затем приказал поджечь ее.
Бунтовщица была сожжена живьем.
Николай I ненавидел ложь. Он иногда прощал тех, кто признавался в своей вине, но никогда не прощал тех, кто свою вину отрицал.
[22] "Быть по сему" — обычная помета, которую русские императоры собственноручно ставили внизу утверждаемых ими указов, перед своим именем. (Примем, автора.)