— Потому что я считаю, государь, что человек, приставленный к вашему величеству, должен достойно выглядеть.
— Значит, вы воруете, как и все остальные?
— Простите, ваше величество, я предоставляю это моим начальникам.
— А как же вы тогда устраиваетесь?
— Мне дают, государь.
— Вам дают?
— Да, я квартальный надзиратель самого лучшего квартала Санкт-Петербурга, а значит, и самого богатого. Я неусыпно слежу и днем, и ночью за спокойствием и безопасностью своих подопечных и за порядком на улицах. Я стучу в окна будочникам, когда они сидят в своих будках, вместо того чтобы дежурить на улице, и поднимаю уснувших караульных. Короче говоря, за те шесть лет, что я надзиратель этого квартала, здесь не было совершено ни одной кражи и не случилось ни одного происшествия. В итоге мои подопечные, признательные мне за это, взяли себе в привычку два раза в год, каждый в соответствии со своими средствами, делать мне маленькие подарки.
— Так что благодаря этим маленьким подаркам ваше жалованье в двести рублей оборачивается доходом в три или четыре тысячи?
— Больше, государь.
— Неужели?
— Примерно вдвое больше.
— Ну, хорошо, идите.
Квартальный надзиратель отдает честь и уходит.
Вернувшись ва дворец, император приказывает собрать по всему кварталу Зимнего дворца сведения о квартальном надзирателе. Повсюду его хвалят за сметливость и порядочность; что же касается вознаграждения, которое получает полицейский, то император удостоверился, что все, в самом деле, дают его добровольно и что, как тот и говорил, он принимает, но не принуждает.
На следующий день, когда квартальный пил чай, к нему явился фельдъегерь. Вид фельдъегеря всегда производит в России вполне определенное впечатление на тех, кому он оказывает честь своим посещением, ведь это фельдъегерь сопровождает ссыльных в Сибирь.
Квартальный надзиратель встает и ждет, что будет дальше.
— Вам от государя, — говорит фельдъегерь, вручая ему пакет, а затем уходит.
Квартальный надзиратель вскрывает пакет, находит там две тысячи рублей и записку, написанную рукой императора:
И каждый год, до самой своей смерти, квартальный надзиратель квартала Зимнего дворца получал от императора такое же вознаграждение.
В другой раз Николай I увидел, что к нему направляется какой-то пожилой человек лет шестидесяти, у которого на ленте висит пряжка[23] беспорочной службы, украшенная цифрой XXV. Императору показалось, что этот чиновник идет не совсем по прямой линии и с трудом удерживает равновесие.
Император подзывает его; человек с пряжкой подходит к нему.
— Вы пьяны, сударь, — говорит ему Николай.
— Увы, государь, боюсь, что это так.
— Зачем же вы выходите из дому в таком состоянии?
— Я должен быть на службе в девять часов, государь.
— На службе? Так знайте же, сударь, что если человек имеет честь носить такую пряжку, какую носите вы, то он не должен напиваться.
— Государь, мне не повезло: со мной такое случилось впервые в жизни, ведь я никогда ничего не пью, кроме воды.
— Вы никогда ничего не пьете, кроме воды?
— Вот потому-то я и опьянел после двух или трех рюмок вина, которые мне пришлось выпить. Злополучная свадьба!
[23] Чиновники, чья служба безупречна, носят на черно-желтой ленте позолоченную медную пряжку, на которой обозначено, сколько лет они прослужили. (Примем, автора.)