Все со страхом ожидали появления ночного посетителя, стучавшего не переставая.
Но внезапно послышались радостные крики, и Мийе стал звать мать и сестер.
Тотчас же в гостиную ворвался красивый молодой человек лет двадцати пяти — двадцати восьми и, сбросив плащ, предстал перед нами в мундире военного хирурга.
Счастливые возгласы сорвались со всех уст. Это был младший сын, от которого не приходило никаких известий вот уже два месяца.
Мать, сестры, братья бросились обнимать друг друга, одновременно плача, смеясь и говоря.
Моя мать отозвала меня в сторону и, ни слова не говоря, вышла вместе со мной из комнаты: мы были посторонними, а в таких обстоятельствах любой чужой человек становится помехой общей радости.
Никто не обратил внимания на то, что мы ушли. Никто даже не осознавал, что мы там были; нас не замечали, а если бы вдруг и заметили, то тотчас забыли бы о нашем присутствии.
На следующее утро хозяева описали нам всю эту сцену так, словно мы не были ее свидетелями, но, выяснив, что кое-какие подробности случившегося мы знаем, нам стали рассказывать о том, чего мы еще не знали.
Молодой офицер служил в корпусе маршала Мортье; накануне вечером этот корпус был внезапно атакован в Виллер-Коттре противником.
После страшной схватки началась ужасающая паника, и в темноте все бросились врассыпную.
Так же, естественно, поступил и Фредерик Мийе.
Лишь в трех льё от родного города он подумал о своей матери, о своих сестрах, о своем маленьком доме — таком мирном, с примыкающим к нему садом, который украшал его, словно поселянку, идущую на танцы, букетами цветов; он сориентировался, понял, где находится, а затем двинулся напрямую через поля, перешел вброд речку у Восьенна, отыскал дорогу к лесу Ле-Тийе и вскоре постучал в знакомую дверь.
Теперь, повидавшись с матерью, братом и сестрами, он хотел вернуться в свой корпус.
Но где находится этот корпус? И не случится ли так, что, разыскивая его, он попадет в расположение какого-нибудь прусского отряда и лишится таким образом свободы, а то и жизни?
Не лучше ли дождаться вестей или грохота пушек, который, если даже вестей и не будет, послышится непременно. Как говорят военные, дорогу к своим солдату укажет пушка.
А пока, поскольку неприятель мог появиться с минуты на минуту и опознать во Фредерике французского офицера, он сбрил усы и переоделся в гражданское платье.
Аккуратно сложенный мундир был вместе со шпагой спрятан в глубине шкафа.
Едва были приняты эти меры предосторожности, как стало известно, что в Крепи только что вошел небольшой французский отряд пехоты и кавалерии.
Фредерик помчался выяснять, что это за отряд; оказалось, что это была небольшая колонна, отбившаяся от корпуса герцога Рагузского.
Французы выставили часовых и рассчитывали немного передохнуть.
Но враг следовал за ними по пятам. Едва Фредерик вернулся домой, как послышался ружейный выстрел, затем часовой, стоявший на посту в конце нашей улицы, бросился бежать по ней, крича: «К оружию!»
Позади него галопом несся отряд прусской кавалерии. Эти конники еще и сейчас стоят перед моим взором. Они были облачены в короткие синие мундиры с белыми воротниками и серые рейтузы.
Пруссаки с грохотом мчались по мощеной дороге, и, по мере того как этот грохот приближался, все спешили затворить двери и окна.
Было очевидно, что солдата, мчавшегося впереди прусского отряда и кричавшего «К оружию!», догонят и убьют, прежде чем он достигнет центра города, где находились его товарищи.
Но в это время Мийе-старший кинулся к уличной двери, открыл ее и жестом поманил солдата, который тотчас бросился в сад.
Дверь захлопнулась за его спиной с быстротой театрального механизма.
И было самое время. Кавалеристы, которые были уже несколько минут видны из окон верхнего этажа, где мы находились, повернули за угол улицы и въехали в город.
Они мчались, будто смерч.
Тем временем Мийе открыл заднюю калитку и указал солдату кружной путь, по которому тот мог добраться до своих. Солдат успел лишь выпить стакан вина и перезарядить ружье, а затем тотчас ушел. Дверь снова закрыли, задвинув все засовы.
Понятен интерес, с каким все обитатели дома воспринимали подробности этой драмы. Мы все обратились в слух и зрение.