В один из рейсов корабль, на котором плавал Вильбоа, сделал остановку в порту Тессела.
Царь Петр, под видом простого матроса изучавший в Саардаме кораблестроительное дело, явился на борт английского судна и, зная, что оно возвращается обратно в Лондон, отправился на нем в плавание, не открывая своего имени. После того как он изучил кораблестроение, это был способ изучить навигацию.
Провидение послужило царю как нельзя лучше. Внезапно разразился шторм, да такой, что по сравнению с ним буря, которой бесстрашно противостоял некогда Цезарь, показалась бы просто шквалом.
Шторм длился три дня.
В последнюю минуту, когда капитан, его помощник и команда, исчерпав все свое умение и, главное, все свои силы, уже не знали, какому святому приносить обеты, Вильбоа хватает руль и отдает приказ произвести маневр, который спасает судно.
Царь не упустил из виду отважного боцманмата и распознал в нем одного из тех толковых и решительных людей, которые так нужны реформаторам и основателям империй.
Когда опасность миновала, Петр подошел к Вильбоа и заключил его в объятия.
Такая фамильярность со стороны простого голландского матроса задела самолюбие высокородного бретонца.
Вильбоа спросил наглеца, кто он такой, чтобы позволять себе подобную бесцеремонность с французским дворянином.
Матрос сказал в ответ, что он царь Петр.
Другой на его месте подумал бы, что с ним хотят сыграть шутку, но Вильбоа и сам обладал незаурядным умом. Одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы под медвежьей шкурой распознать льва. Без лишних слов и без колебаний склонился он перед монаршьим величеством как человек, который всегда и везде распознает повелителя и воздает ему почести.
Царь назначил Вильбоа своим адъютантом и одновременно произвел его в офицеры своего флота.
Наш бретонец был наделен всеми недостатками и всеми достоинствами своих земляков: он был прекрасным офицером, храбрым до беспощадности, настойчивым до упрямства, любил выпить и пил, пока не пьянел. И если, к несчастью, он не доходил в своем опьянении до того, что падал под стол, то был способен на всякие бесчинства.
Таким был и сам царь Петр, и потому он по достоинству оценил Вильбоа как соратника по оружию и по застолью.
Однако в такие моменты Вильбоа уже не помнил себя, и трижды ему случалось совершать убийства.
Но в глазах царя подобные преступления не были непростительными, так что он прощал их и Вильбоа.
К несчастью для Вильбоа, его опьянения приводили не только к убийствам.
Однажды, когда царь пребывал у себя во дворце в Стрельне, на берегу Санкт-Петербургского залива, он дал Вильбоа какое-то поручение к императрице Екатерине, которая находилась в Кронштадте.
Стояла зима; мороз был градусов десять — двенадцать; залив замерз. Вильбоа сел в сани, не забыв запастись бутылкой водки, чтобы бороться со стужей.
Когда он добрался до Кронштадта, бутылка была уже пуста.
Для Вильбоа это было почти трезвостью; он показался совершенно спокойным всем офицерам стражи, которым ему полагалось представиться, перед тем как войти к царице.
Екатерина спала; стало быть, ее следовало разбудить.
Пока ее будили, Вильбоа пришлось ждать в натопленной комнате, поскольку зимой в Санкт-Петербурге в комнатах топят, и перемена температуры произвела в нем полный переворот. Когда горничные подвели его к постели Екатерины и оставили с ней вдвоем, он забыл, что перед ним императрица: он видел лишь необыкновенно красивую женщину и вознамерился дать ей доказательство восхищения, которое вызывала в нем ее красота. Вильбоа был человек быстрый в исполнении своих решений, и императрица напрасно звала горничных: когда они явились, он уже привел свои доказательства.
Его немедленно арестовали.
К царю послали нарочного, которому было поручено рассказать о происшествии, проявляя при этом крайнюю осторожность.
Царь выслушал рассказ от начала до конца, не позволяя себе выказывать какие бы то ни было признаки гнева.
— Ну, и что вы с ним сделали? — спросил он, когда рассказ был закончен.
— Государь, — ответил посланец, — его скрутили и отправили в тюрьму.
— И как он себя ведет в тюрьме?
— Едва оказавшись там, он сразу уснул.