В первой они оставили на поле боя семь тысяч убитых, а во второй восемь тысяч из них сложили оружие.
Петр был вне себя от радости: итак, грозное ополчение полностью разгромлено. Он устремляется в Москву. Но каким же образом из тридцати пяти — сорока тысяч стрельцов осталось всего семнадцать — восемнадцать тысяч?
Они были истреблены в результате хитроумного расчета Петра.
Прежде всего, в сражениях с турками стрельцов неизменно ставили в первые ряды как лучших солдат, и поэтому их было убито более чем достаточно. Правда, офицерам полагалось пополнять свои части, но Петр, обычно весьма строгий к соблюдению правил, закрывал глаза на то, что ряды этой привилегированной гвардии поредели, а поскольку командирам по-прежнему выдавалось жалованье на сорок тысяч человек, хотя на самом деле личного состава оставалось не более семнадцати-восемнадцати тысяч, они не считали необходимым быть в этом отношении щепетильнее самого государя.
И потому на место выбывших стрельцов никого не набирали.
Петр так спешил на обратном пути, что он въехал в Москву через одну из городских застав в то самое время, когда пленных стрельцов вводили туда через другую. Представился случай раз и навсегда покончить с этими разбойниками, и царь не упустил его.
Он приказал вести судопроизводство по процедурам, применявшимся в отношении убийц.
Две тысячи стрельцов были приговорены к повешению и пять тысяч — к отсечению головы.
Казнь длилась всего один день. Петр отличался изобретательностью в делах такого рода.
Вот как все это свершилось.
Семь тысяч осужденных собрали на площади, обнесенной частоколом, в кругу которого возвели двести виселиц.
На каждой можно было повесить десять человек одновременно.
Царь сидел на троне; возле него, на ступенях трона, расположились все князья, вельможи и придворные.
Стрельцов выводили по десяткам, и царь сам их пересчитывал. Затем на приговоренных накидывали петли и выводили десять следующих.
Царь вел счет таким образом до двух тысяч.
К одиннадцати часам утра эта первая часть казни закончилась.
Приступили ко второй, то есть к отсечению головы.
Приготовления и тут велись с такой же тщательностью, так что самому умелому театральному постановщику нечего было бы в них исправлять.
Напротив виселиц поместили не отдельные плахи, а бревна, положенные на подпорки, которых было достаточно много, чтобы на каждом бревне можно было обезглавить сто приговоренных.
Царь велел вывести первых сто стрельцов и этой сотне отрубил головы собственноручно. Обучаясь плотницкому делу, Петр овладел искусством орудовать топором. Продемонстрировав свое умение, он велел раздать сто топоров своим приближенным.
— Теперь ваша очередь, — сказал государь, обращаясь к ним. — Я свое дело сделал, делайте и вы свое.
Там находились генерал-адмирал, великий канцлер, Ментиков, Апраксины, Долгоруковы; быть может, кое у кого из них дрожали руки, но ни один не осмелился ослушаться. После того как каждый отсек по десять-двенадцать голов, царь смилостивился и разрешил передать топоры солдатам, которые завершили дело, но по-прежнему на глазах у царя и его придворных.
Пощады удостоился лишь один стрелец.
Это был красивый молодой человек лет двадцати двух, по имени Иван и по прозвищу Орел.
Подходя к плахе, он споткнулся о тело, преграждавшее ему дорогу.
— Ну-ка, пропусти меня, — сказал он, отталкивая труп ногой, — сейчас мой черед.
Это хладнокровие поразило Петра.
— Помиловать его! — закричал он солдату, который уже занес топор над головой Ивана.
И топор застыл в воздухе.
Но это было не все: Петр зачислил Орла солдатом в свой пехотный полк.