Проезжая по Франции, которую он покидал после сделанного им мрачного пророчества, царь останавливается каждый раз, когда находит это нужным. Его внимание привлекает то пахарь, который идет за своим плугом и которого он расспрашивает о земледелии, одновременно зарисовывая его орудия; то сельский священник, который объясняет ему, как он живет с небольшого поля, находящегося в его владении, и как возделывает его собственными руками, подобно библейскому виноградарю.
— Напомните мне в России об этом славном человеке, — говорит царь тем, кто его окружает, — его труд приносит ему и сидр, и вино, а сверх того и доход. Этим примером я попытаюсь воодушевить наших попов и, научив их обрабатывать землю, возможно, вытащу их из нужды и праздности.
Внезапно весть, не менее ужасная, чем та, что прервала первое путешествие Петра, настигает его во второй поездке. Тогда всему виной были стрельцы и царевна Софья, замышлявшая против него заговор, а теперь — его сын, царевич Алексей, и жена, Евдокия Федоровна Лопухина.
Мы говорили уже о разрыве отношений царя с первой женой и о заключении ее под стражу, не называя причин, которые привели к этому разводу и к этому заточению. Исправим же допущенный промах.
Царица была красива и судьбой своей была обязана этой красоте. Роковая красота, смертельная судьба!
В России был обычай: когда царь вступал в пору возмужания, в большую залу Кремля свозили самых красивых девушек царства; самые знатные русские вельможи считали за честь, если их дочери принимали участие в этом брачном состязании.
Такая же церемония, как для его предшественников, была устроена и для Петра. Он прошел через ряды московских девушек и остановился перед дивной красавицей.
Это была Евдокия Федоровна Лопухина.
Она родила ему двух сыновей — Александра, умершего в младенчестве, и Алексея.
Вот он-то и восстал против отца.
Согласие между супругами было недолгим. Царица оказалась склочной, властной и ревнивой. Царь был подозрителен, непостоянен и по нраву сластолюбив. Он встретил девушку по имени Ална Моне, родившуюся в
Москве, в немецкой семье; она была дочь немца-пивовара. Царь увидел ее и тотчас полюбил и возжелал.
Если бы эта женщина любила Петра или была честолюбива, она, а не Екатерина, стала бы императрицей.
Хотя и уступив царю, Анна Моне сделала это с крайней холодностью; она питала к нему какую-то странную неприязнь, даже не давая себе труда скрывать ее.
Однако царица была оскорблена неверностью мужа — первой, которую он не таил от нее, и однажды ночью отказала ему в супружеском ложе.
Петр посоветовался с самыми известными богословами государства, желая узнать у них, существует ли какой-нибудь способ объявить его брак недействительным.
Они отвечали отрицательно.
— Тем хуже для нее! — сказал царь и сослал жену в монастырь, где она была принуждена им постричься в монахини.
Мы уже знаем историю его любви к Екатерине и восшествия ее на престол.
В это время царица Евдокия была не так плотно укутана монастырским покрывалом, чтобы никто не мог ее увидеть, и не так крепко заперта в келье, чтобы никто не мог к ней проникнуть.
Некий ростовский дворянин по фамилии Глебов увидел ее, влюбился в нее и при помощи своего брата, который, будучи архиепископом, имел право посещать монастырь, проник к той, что была отвергнута царем Петром.
Вскоре любовная интрига приобрела характер интриги политической.
Речь пошла о том, чтобы свергнуть Петра и убить его, а вместо него посадить на трон царевича Алексея.
Заговор оказался раскрытым.
Царицу, наказанную розгами, заточили в Шлиссельбург.
Глебова посадили на кол посреди эшафота, на четырех углах которого выставили тела еще четырех колесованных и обезглавленных преступников — архиепископа, потворствовавшего любовной связи Евдокии, Авраама Лопухина, ее брата, и еще двух бояр.
— Если огонь наталкивается на солому, — сказал царь, — он ее пожирает, но, если огонь наталкивается на железо, он гаснет.
Вечером, узнав, что Глебов после двенадцати часов этой ужасной казни еще жив, царь садится в дрожки и едет прямо к эшафоту.
Там Петр выходит из экипажа, идет к страдальцу, у которого даже под пытками не могли вырвать ни одного признания, и призывает его, прежде чем тот предстанет перед Господом, сказать правду.
— Подойди ближе, — отозвался Глебов, — и я скажу, но тебе одному.