«Огромная тяжесть свалилась съ души. Невольно на несколько мгновений мысль оторвалась отъ горестнаго настоящаго, неизвестнаго будущаго. Господь помогъ исполнить долгъ. Да благословитъ Онъ нашъ путь въ неизвестность…» — оставил в своих записках Пётр Николаевич Врангель.
В 17 часов 20 минут подошёл французский миноносец «Аль-Жерен», перейдя в распоряжение Главнокомандующего П. Н. Врангеля для оказания помощи в случае нужды. Крейсер «Генерал Корнилов» продолжил ждать у Кыз-Аульского маяка подхода всех судов керченской флотилии.
«Темнеетъ. Опускается густой туманъ и, какъ молочной пеленой, окутываетъ всё кругомъ. Въ несколькихъ шагахъ ничего не видно. Раздаются гудки и мерный звонъ колокола. Точно набатъ… Какъ тоскливо, точно похоронный звонъ. Какие-то мрачные мысли лезутъ въ голову. Что впереди? Куда, зачемъ? Действительно чемъ-то погребальнымъ веетъ отъ этого звона и непроницаемой завесы. Какъ-то сыро. Можетъ быть, это действительно хоронятъ Россию? Можетъ быть, никогда и не суждено намъ её увидеть снова? Въ далёке, неведомые, чужие края, неизвестно на какие лишения…» — вспоминал К. Тимофеевский ожидания вечера 16 ноября на борту крейсера «Генерал Корнилов»[92].
На всех русских судах, уходящих из Крыма, было распространено обращение Главнокомандующего: «Русская армия, оставшаяся одинокой въ борьбе съ коммунизмомъ, несмотря на полную поддержку крестьянъ, рабочихъ и городского населения Крыма, вследствии своей малочисленности не въ силахъ отразить нажима во много разъ сильнейшаго противника, перебросившего войска съ польскаго фронта, и я отдалъ приказъ объ оставлены Крыма. Учитывая те трудности и лишения, которыя Русской армии придётся претерпеть на дальнейшемъ горестномъ пути, я разрешилъ желающимъ оставаться въ Крыму, и такихъ почти не оказалось. Все солдаты Русской армии, все чины Русскаго флота, почти все бывшие красноармейцы и масса гражданскаго населения не захотели подчиниться коммунистическому игу, они решили идти на вдвое тяжёлое испытание, твёрдо веря въ конечное торжество своего праваго дела. Сегодня была закончена посадка на суда. Везде она прошла въ образцовомъ порядке. Неизменная твёрдость духа флота и господство на море дали возможность выполнить эту безпримерную въ истории задачу и темъ спасти армию и население отъ мести и надругания. Всего изъ Крыма ушло 120 000 человекъ и свыше 100 судовъ Русскаго флота. Настроение войскъ прекрасное. У всехъ твёрдая вера въ конечную победу надъ коммунизмомъ и въ возрождение нашей Великой Родины. Отдаю армию, флотъ и выехавшее население подъ покровительство Франции, единственной изъ великихъ державъ, сознавшей мировое значение нашей борьбы»[93].
Лично убедившись, что в целом погрузка завершена и все плавучие средства благополучно вышли из Керчь-Еникальского пролива, Пётр Николаевич отдал приказ крейсеру отправляться в Константинополь — ночью 17 ноября в 1:30 «Генерал Корнилов» снялся с якоря и пошёл по направлению к Севастополю. Принято радио на французском с «Вальдек-Руссо»:
«Генералу Врангелю отъ адмирала Дюмениля.
Въ продолжение семи месяцевъ офицеры и солдаты Юга России подъ вашимъ командованиемъ дали блестящий примеръ. Они сражались противъ въ десять разъ сильнейшаго врага, стремясь освободить Россию отъ постыдной тирании. Борьба эта была черезчуръ неравной, и вамъ пришлось покинуть вашу родину, — я знаю, съ какимъ горемъ. Но вы имеете удовлетворение въ сознании образцово проведённой эвакуации, которую французскiй флотъ, вамъ оказавшiй отъ всего сердца содействие, счастливъ видеть столь блестяще законченной. Ваше дело не будетъ безплоднымъ: населенiе Юга России быстро сумеетъ сравнить вашу справедливую и благожелательную власть съ мерзкимъ режимомъ советовъ. Вы темъ самымъ окажете содействие прозрению и возрожденiю вашей страны. Горячо желаю, чтобы это произошло въ скоромъ времени. Адмиралы, офицеры и матросы французскаго флота низко склоняются передъ генераломъ Врангелемъ, отдавая дань его доблести»[94].
Главнокомандующий Русской армией генерал Врангель на Лемносе
К. Тимофеевский сохранил в памяти последние часы пребывания у побережья уже красной России:
«Утромъ 4-го (17-го) ноября яркое солнце въ последний для насъ разъ озарило берега Крыма. Черезъ нисколько часовъ скроется и этотъ последний клочокъ родной земли. Медленно идётъ «Корниловъ», море усеяно барашками, стаи дельфиновъ плескаются, кувыркаются и резвятся у самаго борта, играя на солнце блестящей кожей. Едущие облепили борта и въ последний разъ смотрятъ на берега Крыма, наслаждаясь чудеснымъ видомъ южнаго побережья. Въ одиннадцатомъ часу нагоняетъ французский миноносецъ, отставший почему-то отъ крейсера. На небе ни облачка. Лёгкий ветерокъ. Слегка прохладно. Вотъ виднеется Ялта. Спустя некоторое время различаются вершины Ай-Петри, Байдарские ворота, далеко сзади вершина Могаби. Вечереетъ. У южной оконечности Крыма «Корниловъ» поворачиваетъ и идётъ прямо въ открытое море. Где-то далеко виднеется смутно Балаклавская бухта. Тамъ Севастополь, ещё такъ недавно столица Южной России, оплотъ армии. Какъ-то странно, непривычно и даже жутко подумать, что теперь тамъ льётся невинная кровь, что торжествующее победители «мстятъ» своимъ уже безсильнымъ врагамъ»[95].
«Спустилась ночь. Въ тёмномъ небе ярко блистали звезды, искрилось море. Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вотъ потухъ последний… Прощай, Родина!» — этими словами закончил свои знаменитые записки П. Н. Врангель[96].
Ещё 16 ноября за особые отличия по службе командующий Черноморским флотом контр-адмирал М. А. Кедров приказом Главнокомандующего был произведён в вице-адмиралы. На следующий день, находясь в море, Михаил Александрович обратился к своим подчинённым:
«Флагманы, командиры, офицеры и матросы Черноморскаго флота. Въ неравной борьбе нашей съ неисчисленными превосходными силами противника Русской армии, истекающей кровью, пришлось оставить Крымъ. На доблестный Черноморский флотъ выпала исключительная по трудности задача, когда безъ иностранной помощи своими средствами и силами, въ весьма краткий срокъ, въ осеннее время нужно было подготовить и эвакуировать изъ Крыма армию и часть населения общей численностью свыше ста тысячъ человекъ. Черноморский флотъ, сильный своимъ духомъ, блестяще справился съ этой задачей. Изъ всехъ портовъ Крыма въ трёхдневный срокъ почти одновременно, по составленному заранее плану, транспорты, перегруженные до крайности, подъ прикрытиемъ военныхъ судовъ вышли въ Константинополь. Одновременно были выведены на буксирахъ все находившиеся въ ремонте большие суда и плавучие средства, имеющие какое-нибудь боевое значение. Противнику оставлены только старые корабли со взорванными ещё въ прошломъ году иностранцами механизмами.
Нашъ Главнокомандующий, желая отметить такую исключительную работу флота, произвёлъ меня, вашего командующаго флотомъ, въ вице-адмиралы. Низко кланяюсь и благодарю васъ за эту честь. Не ко мне, а къ вамъ относится эта награда. Не могу не отметить исключительной работы моего начальника штаба контръ-адмирала Машукова. Не буду говорить объ этой работе его — вы её все видели, оценили и откликнулись, следствиемъ чего явилась ваша доблестная и исключительная по достигнутымъ результатамъ работа»[97].
Сумерки 17 ноября застали крейсер Главнокомандующего «Генерал Корнилов» в открытом море. Спустили русский флаг, люди продолжали смотреть в тёмную даль, которая покрыла крымские берега. К вечеру 18 ноября на горизонте появились маяки Босфора, в половине одиннадцатого ночи крейсер поднял французский флаг в знак перехода под покровительство союзников и стал на якорь в ожидании рассвета. Утром 19 ноября в 9 часов 20 минут крейсер двинулся по проливу в сопровождении подошедшего из Стамбула катера под Андреевским стягом. В 10 часов 15 минут «Генерал Корнилов» бросил якорь на месте международной стоянки в заливе Золотой Рог. Виднелся целый лес высоких корабельных мачт с развевавшимися французскими и русскими флагами — это прибывшие из Крыма суда, целое государство на воде. К крейсеру постоянно подходили катера, у каюты П. Н. Врангеля столпились представители командования, общественные деятели и корреспонденты иностранных газет, желавшие узнать о последних днях Крыма. Главнокомандующий отдал распоряжения о реорганизации армии, расформировании многих правительственных учреждений, распределении войск и беженцев и многие другие — один за другим от пригорода Мода уходили русские корабли[98].
В 18 часов Пётр Николаевич дал представителям прессы подробное интервью о причинах и ходе эвакуации, в котором среди прочего сказал следующее (по записи публициста и издателя Владимира Львовича Бурцева): «После завершения эвакуации въ Севастополе я посетилъ Ялту, Феодоссию и Керчь, где наблюдалъ за погрузкой частей и населены, и уехалъ изъ Керчи только после того, когда убедился, что последний солдатъ былъ погруженъ… Могу сказать съ уверенностью, что, будь достаточное количество судовъ, — съ нами выехало бы всё население Крыма. Все раненые уже размещены въ госпиталяхъ въ Константинополе. Участь гражданскихъ беженцевъ продолжаетъ оставаться ещё нерешённой.»
Крейсер «Кагул», до 1907 года — «Очаков», с 1919 года — «Генерал Корнилов»
Вскоре тот же В. Л. Бурцев, находившийся до революции в крайней оппозиции к царскому правительству и участвовавший в революционном движении, напишет:
«Мы знаемъ, что оставили за собой въ Крыму. Мы знаемъ также, что съ собой принесутъ въ Крымъ большевики. Я пробылъ последние две недели въ Крыму и нашёлъ тамъ полный порядокъ и уверенность въ завтрашнемъ дне. Все знали, что тамъ нетъ чрезвычаекъ. Нетъ всего того кошмарнаго и ужаснаго, что приносятъ своимъ приходомъ большевики. Крымъ оставленъ нами. Въ настоящую минуту мы не получили ещё сведений о томъ, что тамъ делается, съ приходомъ большевиковъ. Но мы хорошо знаемъ, что они делали во всехъ городахъ, когда приходили, — и отсюда делаемъ верный выводъ, что въ данный моментъ во всёмъ Крыму льётся кровь. Везде — торжество негодяевъ, предателей, убийцъ, — всюду грабёжъ, пожарище, и Крымъ стонетъ, вероятно, такъ же, какъ и вся остальная Россия. Только этимъ можно объяснить это массовое бегство жителей изъ Крыма. Большевики повсюду составили о себе прочную славу, и двухъ мнений не существуетъ о нихъ. Мы заранее знаемъ, что они сделаютъ, начиная отъ Перекопа до Севастополя и Ялты: они зальютъ кровью весь Крымъ…»[99]
Морской переход Керченской флотилии
В то время как почти все корабли, вышедшие из других крымских портов, уже находились в Константинополе, а полуостров был занят красными войсками, керченская флотилия лишь готовилась к предстоящему переходу. На стоянке у Кыз-Аульского маяка старший морской начальник контр-адмирал Михаил Андреевич Беренс намеревался закончить перегрузку угля, равномерно распределить людей между кораблями и снять их с барж и мелких судов, перевозка на которых осенью через бурное Чёрное море была слишком опасной. Однако ночью на 17 ноября задул свежий норд-ост, поднявший сильную волну и помешавший осуществить запланированное. Поэтому в 8:35 утра начальник 2-го отряда М. А. Беренс приказал всем судам идти в Феодосийский залив, чтобы скрыться от ветра за мысом Чауда.
Казачьи части на борту эсминца «Гневный». Стрелецкая бухта Севастополя. 15 ноября 1920 года. Снимок сделан с борта посыльного судна «Китобой»
Перемещение флотилии окончилось вечером того же дня, и сразу приступили к перегрузке угля и людей. Ветер крепчал, температура воздуха сильно упала, начались густые испарения от воды, отягощавшие положение эвакуируемых. На запросы командующего флотом контр-адмирал доложил следующее: все корабли стоят на якоре у мыса Чауда, а «Ростислав» оставлен под Керчью и обезврежен; суда чрезвычайно перегружены, брать шхуны и баржи в море невозможно, а большинство судов несамостоятельны и требуют конвоирования, включая миноносцы с недостаточным для перехода запасом нефти, но из-за нехватки угля для стоянки и малых запасов пресной и котельной воды задерживаться на месте в ожидании дополнительных транспортов тоже нельзя. В этих тяжёлых условиях М. А. Беренс не мог поручиться за успех операции и выражал опасения за жизни вывезенных из Керчи людей, запрашивая помощи. Прежде всего, для конвоирования мелких шхун с ранеными он просил выслать «Гайдамак», но последний ушёл с крейсером «Генерал Корнилов» и был уже далеко от русских берегов[100].
Все эвакуированные из Крыма вспоминали тяжёлые обстоятельства морского путешествия, вызванные сильной перегрузкой и достаточно долгим пребыванием на судах. Но несравненно более тяжёлые испытания выпали на долю тех, кто уходил из Керчи. Это был последний пункт эвакуации, так что керченская флотилия в целом могла рассчитывать только на свои силы. Количество прибывших в порт людей оказалось гораздо больше ожидаемого даже без учёта пришедших из Феодосии войск. Половина судов была представлена мелкими паровыми шхунами, рассчитанными на каботажные перевозки близ берега и не оснащённые сколь-нибудь надёжными навигационными приборами. Некоторые корабли были настолько перегружены, что в трюмах, сидя, было трудно вытянуть ноги, а где-то приходилось почти весь переход стоять плечом к плечу. Палубы, шлюпки, крыши кают, мостики едва ли не до капитанских были завалены вещами, на которых сидели люди. При необходимости пробраться от носа до кормы требовалось приложить большие усилия и затратить немало времени, но подчас это было совершенно невозможно. Дополнительные неудобства создавало то, что многие пароходы были попросту не приспособлены для перевозки людей. Например, не имели больших водохранилищ или опреснителей. Пассажиры испытывали нужду в пище и крайний недостаток пресной воды, где-то во время похода была выпита даже вода из недействующих котлов с примесью машинного масла. В тесноте тёмных трюмов или пронизываемые ледяным ветром, брызгами и дождём на палубах, люди страдали от голода и особенно жажды[101].
Так как на миноносцах не было достаточно нефти на путь до Константинополя, то контр-адмирал М. А. Беренс распорядился перекачать топливо с «Дерзкого» на миноносец «Беспокойный», которому этого запаса едва хватало на переход. «Дерзкий» был взят на буксир ледоколом «Джигит», а «Живой» с испорченными ходовыми машинами — катером «Херсонес»[102].
Эсминец «Беспокойный» в Южной бухте Севастополя (из собрания Сергея Игнатьева)
Весь день 18 ноября у мыса Чауда продолжалась догрузка угля и перераспределение людей: со всех барж и одного из плавучих маяков, выведенных из Керчи, пассажиры были переведены преимущественно на миноносцы и канонерские лодки. В 16:25 начальник 2-го отряда дал сигнал к началу отправления кораблей. Первую группу возглавила канонерская лодка «Урал», за которой из-за своих плохих компасов в кильватерной колонне следовали паровые шхуны. Транспорт «Поти» сильно кренился из-за своей конструкции и огромного числа находящихся на его борту людей. Поэтому для усиления устойчивости пришлось 18 и 19 числа загружать в трюмы зерно с одной из брошенных барж — корабль вышел в открытое море позже всех судов с заметной задержкой. Только после этого с якоря снялся ледокол «Всадник», на котором находился старший морской начальник М. А. Беренс.
Ещё накануне, 17 ноября, с крейсера Главнокомандующего «Генерал Корнилов» была послана радиограмма военно-морскому агенту капитану I ранга Олегу Александровичу Щербачёву, исполнявшему должность старшего морского начальника русского флота в Константинополе: «Самымъ срочнымъ образомъ вышлите два большихъ и быстроходных парохода въ Керчь навстречу Беренсу, который идёть съ перегруженными судами. Готовьте продовольствие и воду прибывающимь кораблямь». Но, не получив ответа, командующий флотом вице-адмирал М. А. Кедров на подходе к Босфору в 22 часа 18 ноября повторно приказал немедленно выслать из Константинополя транспорт «Далланд» и участвовавшие в севастопольской эвакуации ледокол «Илья Муромец», спасательный буксир «Черномор», буксир «Голланд» для оказания помощи керченской флотилии в море, что и было исполнено[103].
Вечером 18 ноября и предрассветной ночью 19-го суда керченской флотилии отошли в следующем порядке по направлению к турецкому острову Кефкен на Черноморском побережье (указано примерное количество эвакуируемых в порядке достоверности источников):
17 часов — канонерская лодка «Урал» (900 человек),
[92] Тимовееский. Указ. соч. С. 96, 97; Врангель. Указ. соч. С. 670; Гутанъ Н. Р.Краткий очерк действий флота при эвакуацией Крыма въ ноябре 1920 г. и пребывание его на чужбине. — Эвакуация Керчи // Морские Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 4. С. 47.
[93] Казаки въ Чаталдже. С. 10, 11.
[94] Тимовееский. Указ. соч. С. 97; Врангель. Указ. соч. С. 670.
[95] Тимовееский. Указ. соч. С. 97, 98.
[96] Врангель. Указ. соч. С. 671.
[97] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4. С. 49, 50.
[98] Тимовееский. Указ. соч. С. 98–100.
[99] Последние дни Крыма. С. 38, 39, 45.
[100] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 2 и 3. С. 68, 69.
[101] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 2 и 3. С. 70; Кадесников. Указ. соч. С. 64; Казаки въ Чаталдже. С. 11, 12.
[102] Плахов. Указ. соч. С. 423; Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 2 и 3. С. 71.
[103] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 2 и 3. С. 70, 71; Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4, С. 45, 46.