Генералъ Гембичевъ и его кучка благодушествовала, объедаясь разными лакомыми блюдами, которыя имъ готовили изъ награбленныхъ продуктовъ судовые повара. А въ среднемъ трюме въ это время мой Маркуша кое-какъ поддерживалъ корками чёрстваго хлеба существование инспектора донской артиллерии генерала А. И. Полякова, который безпомощно сиделъ на своихъ вещахъ среди группы калмыковъ, насилу отбиваясь отъ одолевшей его армии вшей.
Живописные берега Босфора… Фантастический видъ былой столицы мира… Какое значение имела царственная красота этихъ местъ для людей, измученныхъ бегствомъ и эвакуащей, отверженныхъ отъ родины, окунувшихся въ физическую и моральную грязь?
Крымское духовенство всё время такъ жаждало чуда. Теперь оно воочию увидело его. Даже такие дырявые суда, какъ угольщикъ «Фениксъ», который въ последнее время съ большимъ рискомъ ходилъ даже по Керченской бухте, благополучно добрался до Босфора. На него ещё 2 (15) ноября погрузилось «дежурство» во главе съ генераломъ [Н. И.] Тараринымъ, комендантская сотня штаба корпуса и другие учреждения. Вода тотчасъ же начала заливать его. Съ минуты на минуту ожидали, что онъ затонетъ. Команда въ ужасе сбежала на берегъ, предпочитая отдаться въ руки краснымъ, нежели идти на верную гибель. Только капитанъ и его помощникъ не изменили долгу. Офицеръ комендантской сотни, поручикъ Волковъ, техникъ по профессии, всталъ у машины. Престарелаго генерала Ракова, председателя штабного военно-полевого суда, капитанъ приспособилъ за рулевого. «Перстъ Божий» сказался: «Фениксъ» не затонулъ въ пути, хотя всЬ его пассажиры уже въ Керчи сжились съ мыслью о смерти»[111].
Высадка на Лемносе
Уходивший из Крыма на французском крейсере П. С. Бобровский с горечью вспоминал имевшие место недостатки в организации эвакуации:
«Вообще условия эвакуации до Константинополя были ужасны. Все пароходы были биткомъ набиты, некоторые оказались на полпути безъ воды и безъ угля. Про грязь и говорить нечего. Но что самое худшее — это неодинаковость условия эвакуации. Я не говорю про американские пароходы, на которыхъ беженцы пользовались всеми удобствами и даже комфортомъ, не говорю и про нашъ «Вальдекъ-Руссо», на которомъ мы, по сравнению съ условиями на другихъ судахъ, просто благоденствовали. Это — иностранные пароходы, и пассажиры ихъ — случайные счастливцы, попавшие въ условия, которыхъ, конечно, не могло предоставить правительство Врангеля при эвакуации всемъ беженцамъ. Но, казалось бы, на русскихъ судахъ условия эвакуации должны были быть более или менее одинаковы. Между темъ на однихъ пароходахъ была грязь, давка и голодъ, и лишний багажъ сбрасывали въ море. На другихъ же была и вода, и провиантъ, и разрешали брать съ собой всё, что угодно. Позже, въ Константинополе, я виделъ при погрузке беженскаго багажа качающееся на лебёдке гарнитуры мебели, клетки съ курами, дуговые электрические фонари. Это всё везли запасливые люди въ виде валюты. Но эта «валюта» занимала на иныхъ пароходахъ такъ много места, что многие изъ желающихъ попасть на пароходъ не попадали на него. Если верны сведения константинопольской газеты «Presse du soir» о терроре въ Крыму, то гибель техъ, кто не могъ уехать, целикомъ на совести этихъ не въ меру заботливыхъ о себе господъ»[112].
Упомянутый ранее С. Л. Туржанский из 2-го Донского конно-артиллерийского дивизиона так описывал уход на чужбину:
«Три дня мы были въ открытомъ море. Изрядно насъ трепало. Съ «Поти» 5-й полкъ и 20 человекъ артиллеристовъ съ хорунжими Шкараборовымъ и Золкинымъ перегрузили на маленький пароходъ каботажнаго плавания «Дыхтау», а остальной дивизионъ — на пароходъ «Павелъ». Съ борта «Дыхтау» можно было рукой достать воду. Пароходъ впервые поневоле шёлъ въ Константинополь, и то въ бурю. Набрались мы страху и намучились безъ воды.
Наконецъ, 6-го (19-го) [?] прошли редкие по красоте зелёные склоны Босфора съ безполезными орудиями, спрятанными въ складкахъ горъ, и вошли въ Константинопольский рейдъ. Жизнь кипитъ. На рейде масса судовъ всехъ национальностей. Снуютъ моторныя лодки съ великолепно одетыми и чистенькими англичанами и французами. Невольно сравниваешь свою небритую физиономию и выпачканную въ трюме въ угле одежду, и жаль становится свою голодную и грязную персону. Тутъ же съ борта парохода идётъ обменъ всего того, что въ Крыму стоило громадныхъ денегъ, какъ бельё, обмундирование, револьверы, — на хлебъ. Наганъ идётъ за лиру или 10 фунтовъ хлеба. Рубашка — хлебъ. Хитрые турки живо учли голодъ беженцевъ и понизили цены на платье до невозможности. 7-го (20-го) [?] съ восторгомъ выгрузились на берегъ въ Константинопольскомъ порту…
Многие изъ поневоле оставшихся въ России обрели участь худшую, чемъ наша, и далеко не все вынесутъ её.
Вотъ и сейчасъ, записывая при свете карбиднаго фонаря эти строки, я думаю о своихъ родныхъ, о дорогихъ детишкахъ, и сжимается сердце болью за нихъ. О, если бы не они, мне изгнание не было бы такимъ тяжёлымъ. Везде при энергии можно устроиться, и всюду есть хороша люди. Ихъ, пожалуй, какъ это ни грустно, здесь встретишь чаще, чемъ на Руси, особенно после нашей «безкровной» революции»[113].
Одно за другим суда входили в Константинопольский пролив, спереди на фор-стеньгах, по приказанию П. Н. Врангеля, был поднят французский флаг, а на кормах развевался русский — военно-морской Андреевский или национальный трёхцветный. Франция, спасённая русской кровью во время Великой войны, единственная из великих держав взяла Русскую армию под своё покровительство. Все старались выйти из трюмов наверх, чтобы воочию лицезреть сказочную панораму европейского и азиатского берегов Босфора. Все крыши, мачты и даже ванты были облеплены казаками, которые шумно делились впечатлениями друг с другом. В свою очередь, на набережной Стамбула и балконах домов виднелось множество вышедших посмотреть на невиданную картину жителей, многие из которых приветственно махали изгнанникам платками[114].
С кораблей доносились русские команды, на вечерней и утренней заре звучали слова общей молитвы. Люди приободрялись, когда их суда проходили мимо крейсера «Генерал Корнилов» и на мостик выходил П. Н. Врангель или когда он объезжал корабли на катере под Андреевским флагом. «Могучее русское «ура» несётся по рейду. Люди кричатъ изъ последнихъ силъ, совершенно искренне приветствуя своего Главнокомандующаго, не утратившаго передъ войсками ни обаяния, ни авторитета. Все отлично понимаютъ, что мы за границей и вся надежда только на него. Онъ выведешь ихъ съ честью изъ создавшагося положения», — приводит слова одного из марковцев подполковник Василий Ефимович Павлов[115].
Константинополь, новый мост, начало XX века
Турецкий Стамбул, византийский Константинополь — павший столетиями ранее второй Рим, разделяющий своими проливами Чёрное и Средиземное моря, Европу и Азию, святыня христианского мира и важнейшая цель русской государственной и культурной экспансии… По секретному соглашению 1915 года между странами Антанты Россия должна была получить контроль над Мраморным морем, а её выдающиеся победы над Османской Империей служили тому залогом. Но внутригосударственная измена во время Мировой войны привела совсем к другому итогу. Русский флот всё же достиг Царьграда, но прибыли на нём не победители, а изгнанники. Все завоевания русского народа, достигнутые талантом его военачальников и доблестью солдат в продолжение трёх лет невиданной доселе кровопролитной войны, были с избытком возвращены мусульманской Турции большевистским правительством.
Все находящиеся на кораблях приободрились: казалось, что тяжёлый переход завершился и скоро можно будет сойти на берег. Но контролировавшие Константинополь союзники разрешили покинуть суда только раненым, больным и немногим гражданским лицам (преимущественно женщинам). Из-за большого числа нуждавшихся в медицинской помощи людей береговых госпиталей оказалось недостаточно, и при французской помощи были организованы плавучие госпитали на транспорте «Ялта», пароходах «Румянцев» и «Цесаревич Георгий». Большинству же пришлось ещё долго томиться на кораблях:
«Это было, въ сущности говоря, самое тяжёлое время. Несмотря на прибытие въ портъ, казаки всё ещё страдали отъ жажды, такъ какъ воду подвозили на пароходы въ недостаточномъ количестве, а на некоторые и вовсе не подвозили; продовольствия также выдавали очень мало. Страдания ещё больше усугублялись сознаниемъ безцельности пребывания на судахъ и видомъ близкаго берега. Впрочемъ, «берегъ» самъ подошёлъ къ казакамъ, въ виде безчисленнаго количества лодочниковъ, торговцевъ съестными припасами, которые со всехъ сторонъ облапили суда. На лодкахъ самымъ соблазнительнымъ образомъ были разложены великолепный константинопольски хлебъ, копчёная рыба, фрукты и сладости. Были и спиртные напитки. Ко всему этому потянулись руки изголодавшихся казаковъ, но торговцы сразу же объявили, что они согласны продавать на какие угодно деньги, только не на русские. Конечно, кроме русскихъ, никакихъ денегъ у казаковъ не имелось. Но соблазнъ былъ великъ. И вотъ въ жадные руки торговцевъ посыпались долго хранимые серебряные рубли и золотые монеты, часы, перстни, обручальные кольца, портсигары и даже нательные кресты. Цены при этомъ устанавливались самыя произвольным, въ зависимости отъ жадности торговца и сопротивляемости голоднаго казака. Были случаи, когда за хлебъ отдавалось золотое кольцо или часы. Французы принимали меры къ прекращению этого грабежа и пытались было отгонять лодочниковъ отъ пароходовъ, но это ни къ чему не повело. Точно жадныя акулы, ища добычу, лодочники, отогнанные въ одномъ месте, назойливо подходили къ другому. И много, много казачьяго добра перешло тогда къ нимъ»[116].
Стояние на рейде Моды на пароходе «Херсон» С. С. Бехтеев описал такими проникновенными строками:
21 ноября Главнокомандующий генерал-лейтенант барон Пётр Николаевич Врангель издал приказ:
«Тяжёлая обстановка, сложившаяся въ конце октября для Русской армии, вынудила меня решить вопросъ объ эвакуации Крыма, дабы не довести до гибели истекавшие кровью войска въ неравной борьбе съ наседавшимъ врагомъ. Вся тяжесть и ответственность за успехъ предстоявшей работы ложилась на доблестный нашъ флотъ, бокъ о бокъ съ армией разделявший труды и лишения крымскаго периода борьбы съ угнетателями и насильниками Родины.
Трудность задачи, возлагавшейся на флотъ, усугублялась возможностью осенней погоды и темъ обстоятельствомъ, что, несмотря на мои предупреждения о предстоящихъ лишенияхъ и тяжёломъ будущемъ, 120 тысячъ русскихъ людей — воиновъ, рядовыхъ гражданъ, женщинъ и детей — не пожелали подчиниться насилдию и неправде, предпочтя исходъ въ неизвестность. Самоотверженная работа флота обезпечила каждому возможность выполнить принятое имъ решение. Было мобилизовано всё, что не только могло двигаться по морю, но даже лишь держаться на нёмъ. Стройно и въ порядке, прикрываемые боевой частью флота, отрывались одинъ за другимъ отъ Русской Земли перегруженные пароходы и суда, кто самостоятельно, кто на буксире, направляясь къ далёкимъ берегамъ Царьграда.
И вотъ передъ нами невиданное въ истории человечества зрелище: на рейде Босфора сосредоточилось свыше 100 российскихъ вымпеловъ, вывезшихъ многие тысячи россискихъ патриотовъ, коихъ готовилась уже залить красная лавина своимъ смертоноснымъ огнёмъ. Спасены тысячи людей, кои вновь объединены горя-чимъ стремлешемъ выйти на новый смертный бой съ насильниками Земли Русской. Великое дело это выполнено российскимъ флотомъ, подъ доблестнымъ водительствомъ его контръ-адмираломъ Кедровымъ.
Прошу принять Ваше Превосходительство и всехъ чиновъ военнаго флота отъ старшаго до самаго младшаго мою сердечную благодарность за самоотверженную работу, коей ещё разъ поддержана доблесть и слава российскаго Андреевскаго флага. Отъ души благодарю также всехъ служащихъ коммерческаго флота, способствовавшихъ своими трудами и энергией благополучному завершению всей операции по эвакуации армии и населения изъ Крыма»[118].
23 ноября последние вышедшие из Крыма корабли прибыли в Царьград. Малочисленный и изношенный русский Черноморский флот достойно выполнил чрезвычайно трудную задачу. Важную помощь оказало французское командование, поддерживая связь как через радио, так и посредством подчинённых адмиралу Карлу Дюменилю посыльных судов, которые сопровождали транспорты в плавании[119]. Из иностранных судов наибольшую роль в эвакуации сыграли французские пароходы «Сежет», «Сиам» и «Текла-Болен», итальянский транспорт «Корвин», американские пароход «Фараби» и военная яхта «Скорпион», польский транспорт «Полония», английские миноносцы «Серафим» и «Торч», греческие пароходы «Сфинкс» и «Кенкен» — всего этими кораблями было вывезено около 10 тысяч человек. В операции также участвовали и ряд других зарубежных судов, вклад которых был гораздо менее значительным[120].
Генерал П. Н. Врангель обращается к войскам в Константинополе
О численности эвакуированных сообщают данные разведывательного отдела штаба французской Восточно-Средиземноморской эскадры на 20 ноября:
«Къ настоящему времени прибыло 111 500 эвакуированныхъ, изъ которыхъ 25 200 — гражданскихъ лицъ и 86 300 — военнослужащихъ, среди которыхъ 5500 — раненыхъ; ожидается только прибытие изъ Керчи отряда кораблей, которые, какъ говорятъ, должны доставить ещё примерно 40 000 беженцевъ. Согласно заявлению самого Врангеля, это число эвакуируемыхъ будетъ состоять только изъ 40 000 бойцовъ».
Позже П. Н. Врангель указал более точную цифру, которая соответствует и данным французской разведки от 27 ноября (146 тысяч эвакуированных): на 126 судах и ряде мелких транспортных средств было вывезено 145 693 человека, не считая судовых экипажей. Из этого числа военных было 116 758 человек (из них 6628 раненых), а гражданских — 28 935[121]. Состав прибывшего в Царьград русского флота был следующим: 66 вымпелов Черноморской эскадры (18 боевых кораблей, 26 транспортов и 22 мелких судна), 9 торгово-пассажирских пароходов, мелкие суда торгового флота и почти все частновладельческие, способные пересечь море[122].
Никто не мог себе представить, что число желающих покинуть Крым, направляясь в полную неизвестность при тяжёлых условиях эвакуации, вдвое превзойдёт расчётные цифры накануне проведения операции: ещё 9 ноября флот ожидал принять порядка 72 тысяч человек, для которых тоннажа было достаточно. На деле в Константинополь пришлось идти со страшной перегрузкой, особенно в Феодосии и Керчи[123].
Молебен на Митридате
[111] Калинин. Указ. соч. С. 291–293, 296–302.
[112] Бобровский П. С. Крымская эвакуация [Электронный ресурс]. — Берлин, 1924.
[113] Туржанский. Указ. соч. С. 398, 402, 403.
[114] Казаки въ Чаталдже. С. 12; Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4. С. 45.
[115] Даватцъ В. Х, Львовъ Н. Н. Русская армия на чужбине. — Белградъ: Русское Издательство, 1923. С. 14; Марковцы в боях и походах за Россию. С. 367.
[116] Казаки въ Чаталдже. С. 13; Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4. С. 51; Русская военная эмиграция. С. 254, 256.
[118] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4. С. 50, 51.
[119] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4. С. 46, 47.
[120] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIII. № 4. С. 58, 59; Т. XIV. № 1. С. 44, 45, 52; Последние дни Крыма. С. 25.
[121] Русская военная эмиграция. С. 253–256; Врангель. Указ. соч. С. 670; Гутанъ. Указ. соч. Т. XIV. № 4. С. 49.
[122] Русская армия въ изгнании. 1920–1923 гг. — Нови-Садъ: Тип. М. Г. Ковалёвъ и К, 1924. С. 1.
[123] Гутанъ. Указ. соч. Т. XIII. № 4. С. 54; Русская военная эмиграция. С. 208.