Софья уверилась: исполнит, исполнит. Исполнит то, что она с надеждою и даже с трепетом получила от колдуна Тимоши, одного из многих, к коим прибегала последнее время.
Она достала из кошеля, висевшего на груди, небольшую шкатулочку и подала ее Ивану.
— Когда отправишься на сиденье с братцем Петрушею, высыпь то, что в сей шкатулочке, ему на кресло. Да так, чтоб он не узрел сего. То освященная щепоть.
— А зачем это братцу?
— Так сам Николай Угодник повелел. Да слышь — ему не сказывай тож.
— А ему-то отчего? Коли сам Угодник повелел? — простодушно спросил Иван.
— Таковые святые дела в тайне делаются, — нашлась Софья.
— Ага. Соблюду, стало быть.
— Соблюди, свет мой, непременно соблюди. И всем будет воздано. Спрошу с тебя, как исполнишь.
— Ну а братцу-то Петруше неужели не сказывать?
— Ни Боже мой! Я ж тебе толкую: наша это с тобой тайна и святого Николы. А более никто знать не должен. Повтори-ка.
— Более никто знать не должен, — покорно повторил Иван.
— Ну вот и ладно, вот и условились. На неделе спрошу. А сейчас пойду к Параше твоей.
Царица была на своей половине. И как всегда, ее окружали мамки и комнатные девушки, которых потом будут именовать фрейлинами.
Царевна вошла, и все вскочили, отвешивая поясные поклоны.
— Пошли все вон! — властно проговорила Софья, и все с поклонами потянулись к дверям.
— Ну что, Параша? Какова ты? Завела ль галанта?
Царица закраснелась и прикрыла лицо руками, с минуту она молчала, а потом еле-еле слышно выдавила:
— За-ве-ла, сестрица.
— И каков он? Пригож ли? Разумен ли?
— Пригож, разумен, — не отрывая ладоней от лица, пробормотала Прасковья.
— Сколь раз было у вас соитие? — продолжала допытываться царевна.
— Шесть, сестрица, — прошелестела царица.
— Успела, стало быть. Вот и хорошо, хвалю. Сладко ль с ним тебе?
— Сла-дко, — шепотом сложила Прасковья.
— Может, уж и понесла?
Прасковья кивнула. Царевна обняла ее и трижды смачно поцеловала в губы.
— Ну уважила! Поздравляю! — возбужденно выпалила Софья. — Всех нас, Милославских уважила! А родишь царевича — цены тебе не будет. Моли Пресвятую заступницу нашу, Приснодеву Марию, чтоб даровала тебе мальчика. Денно и нощно думай о сем, проси с усердием. Иван-то знает?
— Говорила, — все еще стыдливо произнесла царица, уже отняв ладони от лица.
— Старайся. Коли станешь стараться, все выйдет по-твоему. И по-нашему. Иван порадуется — для него стараешься, для него. Он-то про свое семя гнилое не ведает, полагает, что росток от него взошел. Ты ему-то не отказываешь?