— Можешь ты навести порчу на супротивника моего? — напрямую спросила ее Софья.
— Услужу тебе со всем усердием, яко могу. Коли можешь достать его волос, либо ноготь состриженный, либо еще чего-нибудь от него, навроде мочи, кала, крови, — смогу за верное. Либо след ноги его.
— Ничего такого достать не могу. Разве что след попробовать? Как, Федор?
Шакловитый затруднился с ответом. В самом деле, можно ли как-нибудь соскрести либо снять лопаткою след ноги Петра?
— Нет, государыня, это дело безнадежное, — наконец вымолвил он.
— А ежели неможно сам след, то вколотить в него четыре железных гвоздя крестом с причитаньем, кое скажу.
— И сего не исполнить, — сказал Шакловитый. — Ты, бабка, что-нибудь полегче да попроще измысли.
— Могу, могу, касатик, — заторопилась бабка. — Есть порча на ветер. Слова такие заговоренные.
— Вот это годится, — одобрила Софья. — Сама ль ты наведешь либо кому-нибудь из нас следует?
— Нет, государыня царевна, сама я не могу — недруг-то ведь не мой. Кабы был бы мой, я бы наговорила. А так…
— Сказывай, каково говорить надо. А ты, Федор, возьми вот бумагу да запиши.
— Да где у тебя перья да чернила?
— Кликни кого-нибудь, чтобы принесли.
Постельничий принес очиненные лебяжьи перья да чернильницу со стопой бумаги.
— Ну, сказывай!
Бабка отставила ногу, сделала зверское лицо и начала:
— Кулла, кулла, кулла! Ослепи имя река очи цвета черного, раздуй его утробу толще угольной ямы, засуши его тело тоньше соломины, умори его скорей жала гадючьего, оторви ему руки-ноги бурею свирепою. Пущай он сгинет в одночасье со всем своим добром, с детишками, с женою либо с мужем. Аминь!
— Больно страшно, — сказала Софья, когда Шакловитый закончил писать. — Ну да ладно. Испробуем. А ты, Акулина, никому не сказывай, что у меня была. Проговоришься — лютой казни предам. Поняла?
— Как не понять, великая государыня царевна. Пущай язык у меня отсохнет, ежели проговорюсь, радетельница ты наша.
— Федор, дай ей золотой. Это на первый раз. Вдругорядь получишь более. А ежели заговор твой сдействует с первого разу, то озолочу.
— Ужо служить буду со всем радением, — приговаривала бабка, пятясь к выходу. Шакловитый выпроваживал ее. Когда он вернулся, царевна потребовала:
— Давай выйдем на гульбище. Сначала ты, а уж потом и я. Уж больно страшные слова, кабы язык не отсох.
День выдался ясный, теплый, благостный. Грачи черными закорючками деловито копались в земле. Дворцовые конюхи выводили на пастьбу лошадей. Подувал почти неуловимый слабый ветерок, Лениво пошевеливавший сухие листья на гульбище. Федор послюнил палец.
— Кажись, на восток, — сказал он. — А где это Преображенское, в какой стороне?
— Не ведаю, — призналась Софья.
— Ну да ладно. Глядишь, и достигнет ворога нашего.
— А он не в Преображенском. Сказывали, на Плещеево озеро подался. Игры у него там водяные.
— Может, водяной его и утащит в свое царство. Пущай царствует там, — засмеялся Шакловитый.
— Дай-то Бог, — произнесла Софья и перекрестилась. — Ну, не медли, давай выговаривай.
Федор поднес к глазам бумагу и стал читать заклятие. Софья ежилась.