— Смекайте сами, — отвечал Шакловитый. — У нас с вами одна радетельница и защитница — благоверная царевна Софья Алексеевна. Коли она заняла бы престол, жить бы нам — не тужить. А царь Петр устроит нам перевод. Мотайте на ус…
Мотали. Тем временем к Спасским воротам Кремля было прибито подметное письмо. В нем объявлялось:
«Злоумышлением некиих людей из потешных полков решено близкою ночью напасть на царя Иоанна Алексеевича и его супругу царицу Прасковью, казнить их смертию, равно извести весь корень Милославских, дабы им более на Москве не быть, а допреже всех царевну Софию Алексеевну, яко противницу царя Петра… Православные, коли услышите набат, бегите спасать благоверного царя и царевен, а мы тож поспешим вам в помощь…»
Царевне Софье немедля принесли извет. Она велела призвать князя Василия и начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого.
— Ну что делать-то будем? — вопросила она, стараясь придать своему лицу выражение озабоченности.
— Как что? Велю караулы усилить. Четыре сотни верных поставлю в Кремле с заряженными пищалями, да еще три сотни на Лубянке.
— Пустое, — отозвался князь Василий. — А впрочем, твое дело. Кабы только они, твои люди, не учинили каких-либо бесчинств. Только ты, Федор, не переусердствуй.
— Какое там! — отвечал с раздражением Шакловитый. — Мне эти потешные, как кость в горле.
— И мне, — сказала царевна. — От них опасность исходит. Особливо нам, Милославским.
— Опасаюсь я другого, — сказал, поджав губы, князь Василий. — Не повторилось бы кровавое побоище. Как почуют стрельцы, что они снова опорою служат, так и размахаются.
— Больно ты опаслив, — усмехнулся Федор. — Я при них стоять стану. А потом и мы свои меры примем…
— Какие это меры? — полюбопытствовал князь.
— А вот такие, — загадочно отвечал Шакловитый. И со значением глянул на Софью. Она наклонила голову.
Глава десятая
Набат!
Чем-то тяжелым заколотили в дубовые ворота. Колотили долго: стража спала мертвым сном.
— О черт! — выругался сержант Чирков, с трудом разлепив глаза. Накануне они изрядно выпили, а потому сон был тяжел. Он приподнялся на своем ложе и прислушался. Грохот повторился.
— Побудят царя и царицу, лешаки! — пробурчал он, вставая, и стал тормошить остальных, спавших вповалку на ворохах сена. — Сенька, Васька, Митька, подымайтесь. Кого-то черт принес! — Подымались тяжело, с бранью. Тем временем сержант, привалясь к воротам, гудел:
— Чево надоть, лешаки? Государей разбудите!
— Буди, буди, благоверного! — глухо отозвались снаружи. — Беда грядет!
— Погодь. Сейчас отопру, — сон мигом слетел. Сержант запалил факел и распахнул тяжелые ворота. — Кто такие? Сказывай, что за беда?
— Пятисотый Стремянного государева полка Ларивон Елизарьев я. Со мною товарищи мои Мельнов и Ладогин. Федька Шакловитый задумал нынче ночью извести государя нашего и государыню царевну Наталью Кирилловну. Собрал душегубов своих в поход на Преображенское! Мы верхами гнали — упредить злодейство.
— Эге ж! Стой тут — побужу государя.
Сон Петра был чуток. При первом же стуке в дверь он вскочил и прислушался.
— Эй вы! Слышите? Стучат. — Денщики, спавшие у порога, поднялись. — А ну, откройте. Что там?
При неверном свете факела показался сержант Чирков, за ним — побуженный капитан Люден, голландец.
— Государь великий, вели бить в набат, — выговорил сержант.
— Что? Что такое?
— Вот, — и Чирков вытолкнул вперед Елизарьева. — Доложь!
Петр всмотрелся. Протер глаза и снова уставился на пятисотного:
— Елизарьев? Ларион? Ты? Что стряслось?