— Теперича буду поминать царя Петра да царицу Наталью. А царь-то наш женат ли?
И Петр, и Головкин смутились. Наконец Гаврила нашелся:
— Ты, бабушка, своего благочинного спроси. Кого он из царствующей династии поминает за здравие, того и ты поминай.
— Ох, касатик. Таковой он важный — не доступишься. А я в церкву нечасто хожу по теплому-то времени. Мои-то с зарею все в поле, а меня на хозяйство приспособили. И скотину-де поить-кормить, и щи варить да кашу… Одна я, старик-то помер, вот и кручуся-верчуся.
Запах жареной яичницы дразнил ноздри. Старуха слазила в погреб, достала крынку молока и поставила оловянный стакан.
— Один стакашек у нас, есть еще берестяные, коли не брезгуете. Почернелые они, давно служат.
— Давай, бабушка, все давай, — пробасил Петр, жуя ломоть хлеба и запивая его молоком. — Мы люди простые, — и он подмигнул Головкину. — Что есть в печи, то на стол мечи!
— Ешьте, касатики, ешьте, — приговаривала старуха, доставая из печи скворчавшую сковороду. — Чать были долго в дороге…
— Да, бабушка, и сами проголодались, и кони наши. Да и притомились, — кое-как протолкнул Гаврила сквозь набитый рот. — Ночь-полночь выехали и все едем. Попасли коней — конь-то не человек, не пожалуется…
Встали из-за стола, поклонились старухе. Гаврила достал из портов монетки. Среди них оказался серебряный гривенник. Радость хозяйки была неописуемой.
— Экое богатство привалило. Дак ведь не за что, — забормотала она. — Такие денежки!
— Мы еще заработаем, — уверил ее Петр. — Пользуйся, бабушка.
Вскоре путники достигли ворот Троице-Сергиева монастыря. Они не охранялись, и оба беспрепятственно подъехали к настоятельским палатам, спешились и, привязавши лошадей к коновязи, отправились первым делом в Троицкий собор — благодарить Господа за благополучное окончание пути.
Под хладными сводами собора обоих охватил благостный покой. Умиротворенно горели лампады, со всех сторон глядели святые лики, чем-то похожие друг на друга, словно вышли из одной семьи, одни испытующе, словно вопрошая: грешен ли, другие равнодушно, надмирно. Запахи ладана и елея слились в один, возвышающий, молитвенный.
Петр и Головкин покланялись Николе Чудотворцу, потом Пресвятой Богородице, постояли у Троицы ветхозаветной и посозерцали небесные образы.
Отец настоятель всплеснул руками, когда перед ним явились царь Петр собственной персоной и Головкин.
— Да как же это, великий государь, — растерянно повторял он, — без шуму, без стражи? Как можно? Упредить бы братию… Почести оказать… Царь пожаловал…
— Ты лучше, святой отец, прикажи покормить коней, да задай им полные хребтуги овса. Да и нам не мешало бы мясца отведать, бражки монастырской, — Петр был настроен благодушно, и его забавляла суетливость монаха, его оторопь. Как же — великий государь, да без свиты пристойной, без шуму, не предуведомив, как полагалось по обычаю святой обители.
— Сейчас, сейчас, государь батюшка! — встрепенулся игумен и кинулся вон из кельи.
— Какой я им батюшка, — проворчал вслед Петр. — Ну да ладно. Теперя надобно дожидаться обоза с матушкой и прочими. Не думаю, что Федька сюда явится. Небось до него дошло, что я утек. И он доискивается изменников в своем стане.
— Надо полагать, — качнул головой Головкин. — На всякой случай прикажи запереть ворота да поставить возле стражников с пищалями.
— То дело, — согласился Петр. — Всякая предосторожность не лишняя.
Когда вернулся игумен, Петр велел главные ворота запереть накрепко и поставить стражу.
— Слушаюся, государь батюшка. Однако же, кого пропускать велишь?
— Матушки царицы обоз подоспеет. Да потом мои потешные, два полка — Преображенский и Семеновский. Ты, Гаврюша, постой-ка возле ворот, дабы своих высмотреть, а чужих, коли явятся, отогнать.
— Погодим еще, — заикнулся было Головкин, которому совсем не хотелось торчать возле ворот в роли соглядатая.
— А чего годить? Время приспело. Вот-вот должны появиться, — возразил Петр.
И действительно: вскоре в ворота монастыря въехал царицын обоз — четыре кареты и несколько возков. Петр пошел навстречу, распахнув руки.
— Матушка, голубушка, здрава ли?
— Здрава, мой ненаглядный, здрава. Знать, молился за меня, овевало благостью.