Стрелец истово перекрестился, одновременно ища глазами красный угол. Потом присел в поклоне:
— Благодарствую за честь вашей милости. Токмо я по крепенькому. Фряжское-то жидковато, оно для господ.
Кравчий, прислуживавший за столом, налил ему белого. Он поднял кубок и провозгласил:
— Так что за здравие вашей княжеской милости! И господина приказного. А мы готовы постоять за вашу княжескую милость. Готовы кровь пролить. И за государыню царевну, милостивицу нашу.
И с этими словами опрокинул в рот кубок.
— Ох, забирает! — молвил он с полным ртом, вышло невнятно, но понятно. Прожевав, он пристально, со значением, взглянул на князя, потом спросил: — Желаю нечто сказать, но сие есть великая тайна. Верный ли человек господин приказный?
— Верный, верный, не сомневайся, Афанасий.
— Тогда скажу. Задумали мы вызволить государыню царевну Софью Алексеевну из того узилища монастырского. Подступиться к нему неможно — царевы потешные наставлены всюду. Вот наши люди в тайности подкоп ведут под келью. Освободить государыню чрез сей ход.
— Помогай Бог! — вырвалось у князя.
Глава девятнадцатая
Свершилось!
Ехали к Троице все со стесненным сердцем. Что-то будет!
Добра не ждали, нет. Ни добра, ни милости не будет. Хмуро было на душе, хмуро и в природе. Небо стелилось низко, обложенное тучами до краев. Казалось, они вот-вот прольются. Но тучи медлили. Ни шевеления, ни колыхания в них не было заметно. Ровной пеленою стелились они над землей, словно бы замершей в ожидании грозы, дождя. И воздух замер в неподвижности. Полевые жаворонки, сопровождавшие их всю дорогу, тоже куда-то исчезли. Тишина и покой распростерлись как бы в томлении.
— Гроза медлит, — заметил Емельян Украинцев, сидевший в возке рядом с князем Василием и княжичем Алексеем. Возок был крытый, просторный, что твоя карета. — Может, и минует. И та, другая, что нас ждет…
— Э, нет, — грустно возразил князь. — Та гроза — неминучая.
— Как знать. Государь, сказывали, собрался в поход к Архангельскому, море глядеть. Может, второпях и запамятует.
— Не таков он, чтоб запамятовать, — обронил князь. — Доколе не управит всех нас, никуда не тронется.
— На все воля Господня, — заключил Украинцев. — Положимся же на его милость.
По крыше возка зашарили, зашелестели мягкие пальцы дождя. Он проливался как-то нехотя, то припуская, то вновь замирая. Небо стало медленно светлеть, листья и кусты обочь дороги обрели глянец, все посвежело, и в воздухе распространился тот особый запах, который источает прибитая дождем пыль.
— Я думал, что гроза грянет, — разочарованно протянул княжич Алексей. — А тут всего только дождь, да и то ленивый какой-то.
Они были уже в трех-четырех верстах от Троицы, когда тучи наконец-то грохнули, и молния, ослепив все окрест, соединила небо и землю. Она словно бы открыла занавес грозы. Тотчас откуда-то сорвался ветер, за первой молнией явилась вторая и воткнулась где-то поблизости. Деревья закланялись, моля дождь припустить сильно, и он послушно забарабанил.
— Ну вот, дождались — разразилось! — воскликнул Украинцев. — Остальных, небось, вымочит до нитки.
— Гроза выжидала и сорвалась, — удовлетворенно вымолвил княжич. Он был похож на своего отца: такое же вытянутое лицо, высокий лоб и карие глаза с искрой. Он был одет по-европейски: короткий камзол голубого плиса и узкие панталоны.
— Наша-то не сорвется, — вздохнул князь Василий, весь в плену своих мрачных мыслей. — Вот ужо она близится.
— Бог с тобою, князь, — урезонил его Украинцев. — Чему быть — того не миновать. Оставь дурные мысли.
— Хотел бы, да не могу. Вяжутся. Гоню — не отстают. Въелись, вцепились, впиявились. Да уж недолго и господам быть. Близок царский суд…
Через полчаса были уже в посаде. Главные монастырские ворота были заперты, стража стояла и снаружи.
— Доложи: князь Василий Голицын со товарищи на поклон к великому государю.
— Бить челом, — добавил Украинцев.
— Никого не велено впущать. А доложить доложу.
После трехчасового томительного ожидания пришел ответ: оставаться в посаде до указу — день, два, сколь придется. Воля государева будет объявлена чрез ближнего человека. А сам государь Петр Алексеевич видеть и говорить с князем и иными не пожелал.