Все началось с того, что фиванскому царю Лаю бьша предсказана смерть опять-таки от руки собственного сына. Когда у Лая родился ребенок, он приказал бросить его в горах на южной границе своего царства. Но слуга, которому было дано это поручение, отдал дитя пастухам соседнего Коринфа, где правил бездетный царь Полиб. Обрадовавшись мальчику, названному Эдипом, Полиб усыновил его. Когда Эдип вырос, он случайно узнал, что был приемышем, и отправился к дельфийскому оракулу, чтобы установить правду о своем происхождении. Однако там он не узнал ничего, кроме того, что ему суждено убить своего отца и жениться на собственной матери. Поэтому он решил не возвращаться в Коринф — на тот случай, если коринфский царь действительно был его отцом. Но неумолимый рок направил стопы Эдипа как раз туда, где должно было исполниться пророчество, — в Фивы. И вот в ссоре, завязавшейся на горной дороге по ничтожному поводу, он убил неизвестного мужчину — своего отца Лая, а после того, как избавил Фивы от страшного чудовища Сфинги,12 которая опустошала окрестности и убивала людей, получил в награду царский венец и руку овдовевшей царицы — своей матери Иокасты. От этого брака родилось четверо детей, но ужасное прегрешение вызвало гнев богов, наславших на Фивы чуму. Аполлон Дельфийский возвестил, что чума не утихнет, пока Фивы не покинет самый страшный грешник — отцеубийца. Некоторое время спустя Эдип узнал правду о своем ужасном прошлом. Его жена и мать Иокаста покончила с собой, а Эдип выколол себе глаза и сопровождаемый своей дочерью Антигоной отправился в добровольное изгнание.
Однако фиванские несчастия на этом не окончились. Сыновья Эдипа, Этеокл и Полиник, которые должны были править по очереди, поссорились, и Полиник выступил в поход против родного города, имевшего семь врат, с войсками семи греческих городов, расположенных в Арголиде на Пелопоннесе. Поход окончился неудачей, и братья убили друг друга в поединке. Их сестра Антигона нарушила запрет фиванцев, похоронив своими руками Полиника, тело которого как изменника должно было быть оставлено на поле боя на растерзание диким зверям. В наказание Антигона была заживо погребена. Только спустя много лет сыновья потерпевших некогда неудачу семерых вождей предприняли новый поход и в конце концов разрушили Фивы.
Реальная основа преданий, известных по целому ряду древнегреческих трагедий («Семеро против Фив» Эсхила, «Эдип-царь» и «Антигона» Софокла, «Финикиянки» Еврипида), отражает острый конфликт между двумя ведущими областями Микенской Греции — Арголидой, главным центром которой был Аргос (любопытно, что среди легендарных участников обоих походов не было ни одного представителя династии, правившей в Микенах), и Беотией во главе с Фивами. Результаты археологических раскопок, проведенных в Кадмее — предполагаемой резиденции фиванских властителей микенской эпохи, — показывают, что Кадмея действительно была разрушена и сожжена где-то во второй половине XIII в. до н. э.
Еще более четким историческим фоном обладают предания так называемого троянского цикла. Этот цикл мифов также начинается как обычная сказка. Троянский царевич Парис пасет овец в предгорье Иды и встречает там трех красавиц — богинь Геру, Афину и Афродиту. По велению вестника богов Гермеса он должен решить, кто из них самая прекрасная, поскольку именно ей предназначено яблоко, брошенное незадолго до этого между небожительницами богиней раздора Эридой, разгневанной тем, что ее не пригласили на свадьбу будущих родителей ахейского героя Ахилла. Сказка переходит в любовную историю — Парис объявил самой прекрасной Афродиту, которая перед этим пообещала ему в награду очаровательнейшую изо всех смертных женщин. Однако эта женщина — Елена — уже была отдана к тому времени в жены спартанскому царю Менелаю, брату могущественнейшего среди мужей ахейских Агамемнона. Но это не остановило Париса. Прибыв в Спарту, он воспользовался отсутствием там Менелая и похитил Елену. Расплата не заставила себя долго ждать. Менелай и его брат Агамемнон возглавили общегреческий поход на Трою, чтобы смыть позор кровью. Вскоре десятки тысяч воинов под верховным предводительством Агамемнона вышли в море на 1186 кораблях, которые направились к берегам Малой Азии.
Здесь героический миф о Троянской войне приобретает трагическое звучание обреченности, присущей греческой драме. Далеко не все греки, отправившиеся в поход против Трои, дожили до полной победы. Пришлось вести десятилетнюю осаду и нести большие потери. Но в конце концов Одиссею удалось хитростью доставить внутрь троянских стен деревянного коня, в чреве которого укрылись ахейские воины. Троя обратилась в пепелище, и ахейские корабли отправились в обратный путь, нагруженные богатой добычей. Однако будущее, уготованное ахейским грекам, было далеко не блестящим. Некоторых из них ветры прибили к чужим берегам, и прошло много лет, прежде чем они смогли вернуться домой. Самым прославленным из этих гонимых бурями был Одиссей, возвратившийся на родную Итаку только после десятилетних странствий. К числу таких скитальцев принадлежал и сам Менелай. Греческий миф повествует, что на обратном пути из-под Трои бури занесли его и Елену в Египет, откуда они возвратились только спустя более семи лет, побывав еще во многих других странах. Прочих героев ожидала на родине супружеская измена: их жены предпочли домашний покой с находящимися рядом любовниками громкой славе доблестных, но далеких мужей. Существовало и много иных причин для скитаний по чужим странам, лежащим по берегам Средиземного моря.
Переселение греческих героев на чужбину оказалось, таким образом, трагической расплатой за добытую под Троей славу. На могучих и удачливых воителей, которые десять лет терпеливо переносили тяготы войны и наконец завоевали победные лавры, обрушилось слишком уж много бедствий и вынужденных странствий на морях по всему свету. Этот злополучный обратный путь героев, сопряженный с самыми невероятными приключениями на суше и на море, принадлежит скорее уже миру сказок. Скрывающаяся за ними действительность гораздо проще: в результате длительной войны Микенская Греция дошла до предела своих экономических возможностей, усилились внутренние трения и конфликты, возросло число иноземных вторжений, и все это кончилось тем, что только немногим из числа победителей Трои было куда возвратиться. Ведь результаты археологических раскопок совершенно недвусмысленно говорят следующее: около 1200 г. до н. э. во многих местностях материковой Греции произошли значительные разрушения микенских поселений по причинам, однозначно объяснить которые не представляется возможным. Но обо всем этом, и прежде всего об историческом фоне Троянской войны и странствий Одиссея, мы еще поговорим более подробно в главе, содержащей соображения по поводу окончательного падения микенской цивилизации.
Здесь же мы обратились к троянскому циклу легенд только для того, чтобы на основе греческих преданий набросать контур легендарной истории микенской эпохи. Получаемая из подобных источников информация не является вполне надежной, а с объективно научной точки зрения она к тому же и недостаточна. Но, с другой стороны, уже само существование огромного множества преданий, связанных с микенской эпохой, вполне убедительно свидетельствует о том; что речь идет о времени чрезвычайно богатом событиями, оказавшими исключительно сильное влияние на последующее развитие греческой культуры.
При этом, в отличие от скупого языка археологии и обнаруженных в микенских архивах памятников линейной письменности, многочисленные свидетельства отличающихся богатством фантазии греческих преданий знакомят нас с теми достойными восхищения красочными образами микенского мира, которые создал греческий народ в тяжелые времена после падения Микен и которые, иными словами, являются только искаженным отображением реальных событий, но все же отображением некогда существовавшей действительности. Этот мир стал для грека последующих эпох тем, чем явилась содержащаяся в Библии картина мира для христиан, но в отличие от христиан античный грек никогда не настаивал на неизменности традиционной картины греческой предыстории, а постоянно ее улучшал и переделывал. Вот почему сегодня нам так трудно выделить из этого живописного полотна подлинно реальную основу, поскольку именно эта основа и скрыта за многочисленными художественными украшениями, в которые начали облачать ее поколения греческих мастеров слова уже в первые столетия после падения микенской цивилизации.
Тем не менее сегодня исследователи все более испытывают сильное желание как можно точнее определить это историческое ядро. Оно особенно усилилось начиная с 30-х годов, когда шведский ученый М. П. Нильсон создал метод определения исторического ядра на подлинно научной ос-нове. В своем труде, изданном в 1932 г., ему удалось показать на ряде примеров существование поразительной географической согласованности между основными местами действия греческой мифологии и наиболее значительными центрами микенской цивилизации, а также выявить частые совпадения различных сведений эпических сказаний с данными археологических раскопок.
Легендарные предания, относящиеся к древнейшей истории Микенской Греции, преобладают в произведениях древнегреческой литературы до такой степени, что сообщения античных историков о греческой предыстории зачастую имеют вид обыкновенных сказок, лишенных сколько-нибудь надежной информации. Это действительно как в отношении различных мест из «Истории» Геродота, так и особенно в отношении двенадцати вводных параграфов «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида.
По существу, из сообщений античных авторов о ранней предыстории древней Эгеиды вряд ли можно извлечь что-либо кроме констатации того факта, что греки не обитали испокон веков на земле своей позднейшей родины, а смешались здесь с более древним местным населением, среди различных названий которого чаще всего упоминаются пеласги — народ, вызывавший у античных греков чувство искреннего уважения и даже особого восхищения. Краткие упоминания о Троянской войне и о трагических событиях после ее окончания, в частности в связи с вторжением дорийцев на
Пелопоннес,13 особенно часто встречаются у Геродота (около 484—430 гг. до н. э.) и Фукидида (около 460—400 гг. до н. э.), а также у Диодора Сицилийского (I в. до н. э.), Страбона (64 г. до н. э. — 19 г. н. э.) и других авторов. На отдельных извлечениях из этих авторов мы остановимся подробнее, когда будем рассматривать проблемы, связанные с дорийским вторжением. А пока что предложим вниманию читателя обзорную таблицу некоторых хронологических данных, которые можно установить на основании сведений летосчисления, содержащихся в трех античных исторических источниках, а именно: у Геродота (11.154.4), в упоминавшемся выше «Паросском мраморе» (264 г. до н. э.) и у Эратосфена (III в. до н. э.), отрывки из произведений которого дошли до нас в изложении Клемента Александрийского — II в. н. э. («Покрывала», 1138.1 и далее):
Однако все эти сведения принадлежат значительно более поздней эпохе, чем та, о которой шла речь. Характер достоверного и аутентичного исторического источника могут носить только письменные сообщения современников. Из свидетельств такого рода мы располагаем сохранившимися непосредственно на греческой земле записями административного характера из дворцовых архивов, составленными так называемым линейным письмом Б. Кроме того, сведения о Микенской Греции содержатся и в некоторых современных ей иноязычных документах, найденных вне Эгеиды. На текстах линейного письма Б мы еще остановимся особо, а сейчас скажем несколько слов об иноязычных документах.
Наиболее важные из них — хеттские клинописные тексты. Упоминания о микенских ахейцах в хеттских текстах были выявлены еще более полувека назад, когда Э. Форрер15 сопоставил на более древнем языковом уровне хеттское «Аххийава» и греческое «Ахайвиа» (т. е. «страна ахайвов», как первоначально называли ахейцев) и прибавил к этому еще целый ряд других греческо-хеттских параллелей: хетт. Аттаришийаш = греч. Атрей, хетт. Лазпаш = греч. Лесбос, хетт. Миллаванда (или Милавата) = греч. Милватос (позднее Милет), хетт. Агншува = греч. Азия, хетт. Таруиша = греч. Троя, хетт. Алакшандуш из Вилуши = греч. Александр из Илиона. Однако потребовалось совсем немного времени, чтобы первоначальный энтузиазм, вызванный подобными увлекательными сопоставлениями, рассеялся без следа. Новым импульсом к рассмотрению интересующих нас вопросов явилась осуществленная М. Вентрисом дешифровка линейного письма Б. Если создателями микенской культуры были действительно греки, как это убедительно доказал Вентрис и полностью подтверждается результатами работ археологов, обнаруживших микенскую керамику во многих областях Малой Азии, то прежняя гипотеза Форрера заслуживает дальнейшей проверки.
Топоним Аххийава, так же как и его варианты Аххийува и Аххийа, с большей или меньшей степенью достоверности засвидетельствован в 23 хеттских текстах. Не вызывает сомнений, что речь идет о топониме, обозначающем, по всей вероятности, какую-то страну. При этом более половины этих сведений имеют весьма хорошие хронологические соответствия и представляют собой хотя и фрагментарные, но весьма интересные свидетельства развития контактов между хеттами и Аххийавой во временной последовательности.
Указанные свидетельства датируются приблизительно от середины XIV в. до н. э. до второй половины XIII в. до н. э. и отражают перемены, происходившие в отношениях между двумя независимыми друг от друга политическими образованиями, которые на некоторое время оказались по воле судьбы в самом тесном географическом соседстве. Более подробно мы обратимся к рассмотрению этих источников в одной из последующих глав; здесь же ограничимся только следующим замечанием: под именем Аххийавы безусловно следует усматривать не единое государство микенских ахейцев — такового, по-видимому, никогда и не существовало, — а скорее какое-то ахейское государство, расположенное недалеко от западного побережья Малой Азии и сумевшее сохранить независимость от могущественной Хеттской державы по той причине, что было отделено от нее морем. Вот почему сведения хеттских клинописных документов можно считать источниками по истории Микенской Греции XIV—XIII вв. до н. э., хотя и косвенными и в силу этого имеющими ограниченное значение.
Эгейский мир был известен и древним египтянам, однако египетские письменные источники гораздо неопределеннее и скромнее, чем хеттские. Они ограничиваются египетским словом Кефтиу, которое истолковывается как название острова Крит или же его обитателей, а также неясной надписью времени фараона XVIII династии Аменхотепа III (около 1417—1379 гг. до н. э.), которая, похоже, должна свидетельствовать о верховной власти египетского правителя над критскими городами Амниссом, Кноссом и Ликтом.16Для изучения ранней истории микенского элемента эгейской цивилизации значительно большее значение имеет любопытная информация, содержащаяся на четырех фресках из гробниц в Фивах Египетских (XV в. до н. э.): здесь предположительно отображена происходившая в течение почти шестидесяти лет смена минойско-египетских торговых связей аналогичными микенско-египетскими. Но на этом мы остановимся подробнее в другом месте.17
Глава 3.
Свидетельства археологических памятников
Тот, кто знаком хотя бы с одной из многочисленных биографий Генриха Шлимана,19 хорошо знает, сколько усилий пришлось приложить этому смелому и полному энтузиазма дилетанту, чтобы убедить ученый мир в том, что древняя Троя находилась на невысоком холме под названием Гиссарлык на расстоянии около 5 км от Эгейского моря. Это выглядело довольно странно, поскольку все современники Шлимана предпочитали помещать Трою на более внушительном, но и значительно более удаленном от моря холме Балидаг у деревни Бурнабаши на десять километров южнее. Хотя около 1200 г. до н. э. гомеровская Троя была разрушена микенскими ахейцами, ее местонахождение оставалось хорошо известным на протяжении всей античности. Еще в древности на этом месте существовало несколько более поздних поселений, оставивших различные хронологические пласты, а выдающиеся полководцы и государственные деятели античного мира охотно посещали это место. Вспомним хотя бы Александра Великого или Юлия Цезаря. Всегда под рукой были и местные гиды, охотно показывавшие, где находились Скейские ворота, а где дворец Приама.
Начало забвения относится к рубежу нашей эры. Уже Деметрий из Скепсиса (II в. до н. э.), а позднее знаменитый греческий географ Страбон (64 г. до н. э. — 19 г. н. э.) неверно указывают местонахождение Трои. Однако истинная Троя не исчезла целиком из людской памяти, поскольку еще турки, появившиеся здесь около XIV в., называли этот холм Гиссарлык, что в переводе означает «крепость». И только в конце XVIII в. французы Шуасоль-Гуффье и Ле Шевалье сочли эту возвышенность длиной около 200 м и высотой около 30 м не слишком достойной столь прославленного города и поместили Трою на Балидаге. Так возник спор, в котором с самого начала скрупулезное исследование гомеровского текста и то обстоятельство, что один из местных источников достаточно теплый, чтобы соответствовать сообщениям Гомера, оказались намного весомее, чем искушение копнуть несколько глубже и дать заговорить тому, что скрывалось под поверхностью земли.
Г. Шлиман в 1871 г. отважился сделать это, и вскоре он смог окончательно ответить на вопрос, где же стояла Троя. Заслуга Шлимана состоит, однако, не только в самих его находках; она прежде всего в том, что он первым доказал, что упомянутые античной мифологией города следует искать там, где их местонахождение указывают античные авторы и где их развалины зачастую оставались хорошо видны на протяжении долгих веков, прежде чем кто-либо решился провести здесь более тщательные исследования. Таким образом, если Гиссарлык был окутан мраком неизвестности, то все хорошо знали, где находятся Микены, а рельефные изображения львов на Львиных воротах Микен, хотя и весьма существенно засыпанные у основания, на протяжении более трех тысяч лет уже издали приветствовали путешественников, приближавшихся к крепости с запада. Недалеко от стен Микен находился целый ряд купольных подземных сооружений, с незапамятных времен называвшихся «сокровищницами», доступных любому смельчаку и разграбленных, очевидно, еще в древности. Столь же хорошо был известен и Тиринф с его «киклопическими» стенами, воздвигнутыми на скале, и купольные «сокровищницы» в Орхомене в Беотии.
Все эти памятники ожидали человека, движимого юношеской мечтой разыскать города древнегреческих героев — Генриха Шлимана.
Генрих Шлиман (1822—1890), сын евангелического пастора из Северной Германии, сначала мелкий торговый служащий, а затем удачливый коммерсант, занимавшийся торговыми операциями в Голландии, США и главным образом в царской России, обладал феноменальными способностями к изучению языков и решительно преодолевал все преграды, стоявшие на пути к осуществлению его мечты.
Первые шаги Шлимана на поприще археологии относятся к 1868 г., когда он в качестве туриста посетил области, некогда находившиеся под владычеством Трои и Микен, и, основываясь на изучении античных авторов, сделал два основополагающих вывода:
а) Троя несомненно находилась на холме, называемом Гиссарлык;
б) гробницы микенских царей, о существовании которых упоминает греческий географ и путешественник II века н. э. Павсаний, должны находиться внутри укреплений Микен, и, следовательно, ими не могут быть упоминавшиеся выше «сокровищницы» — купольные подземные сооружения, расположенные как в непосредственной близости от Микенской крепости, так и чуть далее от нее.
После первых зондажей Трои в 1870 г. здесь в октябре 1871 г. начались настоящие археологические исследования, и в течение двух последующих лет в результате широкомасштабных раскопок на десятиметровой глубине Шлима-ном были обнаружены явные следы укрепленного поселения. Среди найденных там богатых изделий эпохи бронзы наиболее знаменито собрание драгоценностей, известных с того времени под названием «клад Приама». Шлиман считал, что они принадлежали последнему троянскому царю Приаму, во время правления которого Троя была захвачена греками-ахейцами. Шлиман увез этот клад в Берлин, и о его нынешней судьбе не известно ничего определенного. Относившаяся к числу предметов этого клада золотая диадема широко известна по фотографии, на которой эта драгоценность украшает лоб греческой красавицы Софии Шлиман, ставшей второй супругой Шлимана и разделившей со своим мужем, который бьш на тридцать лет старше ее, большую часть тягот археологических поисков.
Эти находки вызвали сенсацию, но, как мы уже упоминали, далеко не сразу получили полное признание у специалистов. Многие критически настроенные ученые скептически относились к открытиям дилетанта-богача, чужака, затесавшегося в ряды титулованных археологов, преуменьшали результаты работ Шлимана и продолжали связывать Трою с холмом у Бурнабаши. Но и те, кто признал открытия Шлимана существенным вкладом в науку, принимали его выводы с оговорками, зачастую вполне справедливыми.
В 1873 г. раскопки были прерваны — турки запретили Шлиману продолжать работу из-за того, что он тайно вывез наиболее ценные находки в Афины. Однако Шлиман не мог оставаться в бездействии, и тогда его внимание обратилось к Микенам. И здесь на его пути снова встали препятствия, чинимые на этот раз со стороны греческого правительства. Тем не менее уже в 1874 г. ему удалось обнаружить внутри крепостных стен Микен то, что он давно предвидел, основываясь на тексте Павсания, — большой круг захоронений диаметром 27,5 м.
Эти находки Шлимана сразу же вызвали большой интерес и восхищение широких кругов образованной общественности, поскольку в те времена греко-римская культура была предметом всеобщего изучения. Таким образом, его имя становится хорошо известным европейцам, которых не отпугивало отрицательное отношение отдельных гиперкритически настроенных специалистов, не желавших примириться с мыслью, что Гомер писал о событиях, которые действительно имели место, а не явились плодом гениальной фантазии сказителя.
[12] Такая нетрадиционная передача греческого имени (общепринятое — «сфинкс») дает понять, что это фантастическое существо было женского пола. (Примеч. пер.)
[13] См., например: Геродот, 156.3; П.145, УП.204; ГС.26.2 и сл.;
[15] См.: Forrer О. Е., 1924. В числе прочих позицию Э. Форрера с самого начала поддержал Б. Грозный (см.: Hrozny В., 1929). Гипотеза Э. Форрера получила особую весомость после дешифровки линейной письменности Б (см.: Page D. L., 1959, с. 12 и сл.; Huxley G.
[16] См.: Hooker J. Т., 1976, с. 69. Следует отметить также, что с Балканским полуостровом и Эгеидой иногда отождествляют также египетский топоним Hau-nebwet, обозначающий страну, родом из которой была мать основателя XVIII династии фараона Яхмоса I, который изгнал гиксосов из Египта около 1560 г. до н. э. Впрочем, хотя гипотеза о микенском происхождении праматери фараонов так называемого Нового Царства довольно привлекательна, она еще нуждается в доказательствах. См.: Stubbings F. Н. — САН, II, 1, с. 634 и сл.;Hooker J. Т., 1976, с. 50.
[17] См. ниже, с. 242-243 [в данной публикации с. 381-382].
[19] С биографией Г. Шлимана на русском языке читатель может познакомиться по книгам: Штоль А. Шлиман. М., 1965; Стоун И. Греческое сокровище. М., 1979; Мейерович М. Шлиман. М., 1966. (Примеч. пер.) Из работ Г. Шлимана следует назвать прежде всего: Schliemann H, 1878, 1881, 1884, 1886.