— Да, сэр.
— Эта твоя птица… я бы хотел когда-нибудь на нее взглянуть.
— Хорошо, сэр.
— Когда ты выпускаешь ее полетать?
— Во время кормежки. Теперь совсем рано темнеет.
— Ты возле дома ее выпускаешь?
— Да, сэр. У нас там поле, за домом.
— Это на Вудз-авеню, кажется?
— Да, сэр, дом сто двадцать четыре.
— Хорошо, я приду, если можно…
— Конечно, сэр.
— Ладно. Ты меня и впрямь заинтересовал этой твоей птицей.
Мистер Фартинг покрутил свистком, подвешенным за желтую ленточку на указательном пальце. Сверкающий металл слился в серебристый круг с мельканием ленточки внутри. Билли несколько секунд наблюдал за этим желтым диском, а потом свернул за угол. И в эту минуту пронзительный свист заглушил все остальные звуки.
В туалете было пусто. Весь пол до последнего дюйма был забрызган. Двери кабинок распахнуты, и в одной из них, наполняясь водою, урчал бачок. На противоположной стене вдруг забулькала медная труба, проходящая над писсуарами, и вода стала со свистом веером стекать в керамические чаши и уноситься по нижнему стоку, проходившему параллельно трубе.
Посередине комнаты между кабинками и писсуарами шел двойной ряд раковин, а в конце его стояла урна, до краев наполненная небрежно смятыми бумажными полотенцами. Они едва не вылезали из урны, точно кремовые пышки из пакета, — если бы придавить их, они вряд ли покрыли бы дно урны, и тогда наверняка хватило бы места остальным бумажным полотенцам, которые были разбросаны на полу и прилипли к мокрому кафелю, точно переводные картинки.
Один кран был не завернут, и бившая из него струя создавала водоворот на дне раковины. Билли заткнул соседнюю раковину, пустил горячую воду и стал смешивать ее с холодной, пробуя пальцем — до тех пор, пока раковина не наполнилась. Тогда он закатал рукава до локтя и погрузил в воду обе руки. Вода в раковине поднялась, и часть ее перелилась в выпускное отверстие сбоку. Билли оперся на руки, распластав ладони на дне раковины, — пар приятно обвевал ему лицо, он закрыл глаза и улыбнулся, как легендарный Бисто Кид. Билли наклонился еще ниже, погрузил лицо в воду и выпустил изо рта воздух — вода забурлила. Он выпрямился, смахнул воду с лица, вытер глаза, намылил руки из бутылочки с жидким мылом и ополоснул их в раковине — вода сразу стала мутной. Тогда он снова намылил руки, соединил кружочком указательный и большой пальцы и осторожно подул на мыльную пленку, затянувшую этот кружок. Мыльный пузырь оторвался от его руки и медленно поплыл, радужно переливаясь. Билли протянул руку, чтобы вернуть улетающий пузырь, но едва успел прикоснуться к нему. Все. Билли выдувал новые пузыри, но теперь они получались маленькими, так что Билли предоставлял им плыть куда угодно и лопаться, когда им вздумается. И вот появился на свет его последний пузырь, истинное произведение искусства, он тяжело покачивался в воздухе. Билли протянул руку, чтобы схватить его. От движения воздуха пузырь отпрыгнул в сторону; когда же Билли отвел руку, пузырь задрожал и двинулся за ней, следуя за уходящим потоком. Билли следил за ним неотрывно, и когда пузырь стал падать, он поставил снизу руку и стал медленно опускать ее, медленней, чем опускался пузырь, так что расстояние между ними неуклонно сокращалось. Рука опускалась, и опадал пузырь над нею, и так они двигались, пока пузырь мягко не приземлился — прямо на ладонь. Билли неподвижно держал ладонь с пузырем и улыбался. Он наклонял руку и поворачивал голову, чтобы под разным углом отыскивать новые цвета, а потом вдруг все разом исчезло, и теперь перед глазами была только забрызганная мыльной водой ладонь.
В раздевалку Билли пришел умытый и сияющий — ни дать ни взять пай-мальчик, явившийся к завтраку в приморском отеле во время летних каникул. Его одноклассники уже заполнили все проходы между рядами вешалок, и развешенная одежда поделила раздевалку на длинные коридоры. Мистер Саджент медленно прохаживался у дальней стенки, поглядывая вдоль этих коридоров и пересчитывая мальчиков. На нем был фиолетовый тренировочный костюм. На груди были нашиты матерчатые ромбики с гербами спортивных клубов и спортивными символами, а посредине красовался белый спортсмен с олимпийским факелом. На ногах у мистера Саджента были новые футбольные носки, аккуратно завернутые; футбольные бутсы были тоже новые — черные, начищенные до блеска. Они походили на бомбы, что держат в руках убийцы из комиксов. Шнурки на бутсах были отстираны добела и завязаны совершенно одинаково: оборот вокруг ступни, потом вокруг лодыжки, и наконец — аккуратный бантик сзади под ушком.
Мистер Саджент закончил подсчет и, прокатив мяч по подоконнику, поймал его на руку. Кожа мяча была густо пропитана жиром и туго стянута новой оранжевой шнуровкой — точно хирургическими стежками. Саджент подбросил мяч, поймал его на кончики пальцев и повернулся к Билли.
— Опять сачкуем, Каспер?
— Нет, сэр. Меня мистер Фартинг задержал, он захотел со мной побеседовать.
— Не сомневаюсь в том, что это была для него весьма вдохновляющая беседа, так ведь?
— А что это значит, сэр?
— Беседа, она и есть беседа, что же еще, приятель?
— Нет, сэр, вот это слово — вдохля… вдовнохля…
— Вдохновляющая, болван, в-д-о-х-н-о-в-л-я-ю-щ-а-я, вдохновляющая!
— Понятно, сэр.
— А раз так, иди, приятель, переодевайся, ты и без того черт знает на сколько опоздал.
Он оттянул эластичную манжету и повернул руку так, чтоб взглянуть на часы, надетые циферблатом вниз.
— Некоторым людям хотелось бы поскорее начать игру, хоть это тебе и не по вкусу.
— У меня нет спортивной формы, сэр.