Граф странствовал пять лет. Когда же он вернулся в Москву, то оказалось, что графиня удалилась в монастырь в Тамбовской губернии, где находилось самое большое ее имение.
Молодой граф ничего не мог понять в таком решении: его мать всегда была набожна, однако не настолько, чтобы можно было предвидеть подобное завершение блестящей, но безупречной жизни.
Он навестил графиню в ***ском монастыре и был крайне удивлен сдержанности, с какой она его встретила, уклонившись от сыновних ласк и, под предлогом строгости монастырского устава, даже не позволив поцеловать ей руку.
Тем не менее мать уговаривала его жениться и зажить упорядоченной жизнью, но не приказывала это сделать, а только советовала.
Граф возразил, что он слишком молод и не испытывает еще влечения к женитьбе, но, быть может, со временем оно к нему придет, как пришло к матери призвание к монашеской жизни, и тогда будет видно.
Ну а пока, поскольку ему нельзя видеться с ней так, как принято видеться сыну с матерью, и любовь к Богу возобладала в ее душе над материнской любовью, которая одна лишь и удерживала его в России, он просит разрешения продолжить свои путешествия.
Разрешение было дано; граф снова уехал, и только известие о смерти матери заставило его вернуться домой.
Граф остался холостяком; однако ему исполнилось уже сорок: страсти улеглись, и из красавца-дворянина, безрассудного, влюбчивого, молодого и беспутного, он превратился в важного господина, спокойного и серьезного, утратившего за границей национальные предрассудки и обогатившегося изрядной дозой социальной философии.
И потому он решил жениться, хотя бы для того, чтобы не допустить угасания своего рода; но, обладая миллионным состоянием, он дал себе слово жениться только по любви.
Случай не замедлил представиться.
Отправившись помолиться на могиле матери, он встретил там молодую девушку, которая была одета, как и он, в черное, и плакала и молилась на той же могиле.
Насколько можно было рассмотреть ее под густой черной вуалью, это была красивая девушка лет семнадцати-восемнадцати, изящная, изысканная, прелестная.
Пока они находились рядом в церкви, граф, удерживаемый святостью места, не осмеливался заговорить с девушкой, но, выйдя из храма, стал расспрашивать ее.
Она была сирота, воспитанная графиней, которая заменила ей мать. Умирая, графиня оставила воспитаннице состояние, делавшее ее вполне независимой, и призвала ее, никоим образом не выставляя это требованием, посвятить себя Богу, если мирская жизнь не явит ей достаточно твердых надежд на счастье. До этой поры кругозор сироты был ограничен стенами монастыря: она никого не любила и не пожертвовала бы ничем, отдав Богу свое девственное, свободное и чистое сердце, которое никому не принадлежало.
Граф вернулся домой, пребывая в глубокой задумчивости. Он почувствовал к этой девушке какую-то необъяснимую симпатию, но решил пока ничем не обнаруживать ее.
В течение целого года, говоря о воспитаннице матери как о посторонней, он наблюдал за ней со стороны, тая в себе чувство, которое все возрастало.
По прошествии года он был уже убежден, что нашел женщину, созданную самим Богом для его счастья; по прошествии этого года они вновь встретились на той же могиле.
Перед ним была все та же красивая девушка, что и год назад, — скромная и наивная.
В тот же день решение было им принято.
На следующий день граф явился к сироте и просто, но со всей серьезностью сказал ей, что он любит ее и умоляет стать его женой.
Девушка упала на колени и, воздев руки к небу, воскликнула:
— И я тоже люблю вас!
Ничто не препятствовало браку, который обещал счастье обоим. Через месяц состоялось венчание.
В течение пятнадцати лет граф был счастливейшим человеком в России. Он проделал с молодой женой те же путешествия, какие когда-то совершил один, показал ей Европу и Европе — ее.
Потом он вернулся на родину и обосновался в Санкт-Петербурге, сожалея лишь о том, что Бог не благословил его детьми, которые любили бы мать так, как он любил жену.
Этот нежный и взаимный союз остался бесплодным.
Но однажды по Санкт-Петербургу разнеслась удивительная весть, которая разлетелась оттуда по всей России: граф***, пятидесяти шести лет от роду, пустил себе пулю в лоб, а его вдова незамедлительно удалилась в монастырь, пожертвовав все свое состояние на благочестивые цели.
Долгое время никто не знал причин самоубийства графа и ухода в монастырь его вдовы, но вот что в конце концов просочилось по поводу этой странной истории.
В тот далекий вечер граф вернулся после ужина настолько разгоряченный вином, что он не узнал свою мать, подавил ее сопротивление объятиями, заглушил ее слова поцелуями.
На другой день, не говоря ни слова, мать удалила от себя сына и осталась наедине с угрызениями совести.