Так и случилось.
1911 год был годом подъёма, это уже чувствовалось во всём. Под Парижем в Лонжюмо у большевиков была организована партийная рабочая школа, укреплялись связи с Россией. В конце 1911 г. удалось наладить в Питере большевистский журнал «Просвещение». В январе 1912 г. состоялась Пражская партконференция, которая была организована большевиками и сыграла громадную роль в организации всей дальнейшей работы партии. 4 апреля 1912 г. произошёл Ленский расстрел, на который рабочие массы ответили целой волной политических забастовок. В разгар этого подъёма и родилась «Правда». Первый номер вышел 5 мая (22 апреля) 1912 г.
«А в России революционный подъём, не иной какой-либо, а именно революционный. И нам удалось-таки поставить ежедневную „Правду“ — между прочим, благодаря именно той (январской) конференции, которую лают дураки»[122], — пишет Ильич Горькому.
В этом году мы празднуем двадцатилетие «Правды». «Правда» — легальная ежедневная газета — 20 лет стоит на партийном посту. Много ей пришлось пережить. К ней целиком применимо то, что писал Ленин в 1905 г. о значении партийной газеты, обслуживающей миллионы, десятки миллионов трудящихся. «Правда» работает под непосредственным руководством ЦК ВКП(б), проводя в массы партийные директивы, ленинские установки.
Владимир Ильич придавал громадное значение принципиальной спетости, сплочённости редакции. Только такая идейная сплочённость могла обеспечить партийную выдержанность направления журнала или газеты. Нельзя, чтобы редакция была сформирована по образцу крыловской тройки, тащившей воз: лебедя, щуки и рака. Во вторую эмиграцию (в 1908–1909 гг.) выходил за границей большевистский орган «Пролетарий». Сначала в редакцию входили Ленин, Богданов, Иннокентий (Дубровинский). Потом между Лениным и Иннокентием, с одной стороны, и Богдановым — с другой, разгорелись философские споры. И летом 1908 г. Ильич уже пишет Воровскому о надвигающемся расколе с Богдановым: «Истинная причина — обида на резкую критику на рефератах (отнюдь не в редакции) его философских взглядов»[123]. Из этого замечания в скобах видно, что в редакции Владимир Ильич старался не обострять вопроса, но не вышло. Год спустя, на расширенном заседании «Пролетария», Богданов заявил о выходе из большевистской фракции. Живучи у Горького на Капри, он наводил всяческую критику на «Пролетарий». Вот что писал по этому поводу Владимир Ильич Горькому в 1909 г.:
«То, что Вам и Максимову[124] кажется неискренностью и никчёмностью и проч. в „Пролетарии“, объясняется совсем иной точкой зрения на весь современный момент (и на марксизм, конечно). Мы почитай-что два года топчемся на месте, жуя те вопросы, которые Максимову всё ещё кажутся „спорными“, которые давно решила жизнь. И ежели бы продолжали мы „спорить“ о них, мы бы и сейчас топтались зря. А разойдясь, мы покажем рабочим ясно, прямо, определённо два выхода. Выбор рабочие социал-демократы сделают легко и быстро, ибо тактика хранения (в консервах) революционных слов 05–06 года вместо применения революционного метода к новой, иной обстановке, к изменённой эпохе, требующей иных приёмов и иных форм организации, эта тактика мёртвая. К революции пролетариат идёт и придёт, — но не так, как до 1905 года: тем, кто „верит“, что идёт и придёт, но не понимает этого „не так“‚ — тем паша позиция должна казаться неискренней, никчёмной, скучной, на неверии в пролетариат и социализм основанной и т. д. и т. д. Вытекающее отсюда расхождение, несомненно, достаточно глубоко, чтобы сделать раскол — по крайней мере, заграничный — неизбежным. Но даже и отдалённо не приближается он к глубине раскола большевиков и меньшевиков, если говорить о глубине раскола партии, социал-демократии, марксистов»[125].
Только принципиальная спетость обеспечивала, по мнению Владимира Ильича, журналу, газете влияние, необходимую выдержанность. Во всех редакциях, в которые входил Владимир Ильич, он играл крупнейшую руководящую роль. По существу дела, он вёл газеты, журналы. Но он всегда опирался на коллектив. История с редакцией «Искры» как нельзя лучше характеризует точку зрения Владимира Ильича на состав редакции. На II съезде он предложил деловую тройку. В эту тройку входили Плеханов, Ленин, Мартов. Плеханова Владимир Ильич чрезвычайно ценил как теоретика, прекрасно боровшегося с народниками, с бернштейнианством, с «экономистами». Но он знал и слабые стороны Плеханова. Долгие годы эмиграции, в те годы, когда не было ещё партии, рабочее движение ещё только что складывалось, наложили на Плеханова свою печать. Плеханов был оторван от развёртывающегося рабочего движения. Это было видно по тому, как мало интересовался он рабочими корреспонденциями, как не умел слушать приезжавших с мест работников, как мало ставил им практических вопросов. Кроме того, он был страшно избалован и не терпел никаких возражений, прямо терроризовал своих соратников по группе «Освобождение труда» — Засулич и П. Б. Аксельрода. Владимир Ильич обладал широкими теоретическими знаниями, при помощи которых он поднимал практическую работу на высшую ступень. Теория учила его всматриваться в жизнь, улавливать в жизни самое нужное и самое важное; с другой стороны, революционная практика толкала вперёд его мысль, учила глубже ставить вопросы. Ильич был совершенно иного типа теоретик, чем Плеханов. Но совершенно неправильно было бы сказать, как это пытались делать некоторые, что Плеханов — теоретик, а Ленин — практик. Это не так. Ленин тоже теоретик, но совершенно другого типа теоретик, другой эпохи, органически связанный со всем строительством партии, со всей её работой. В этом была его сила. У Ильича не было и тени высокомерия учёного-теоретика, он на всё смотрел с точки зрения интересов партии, интересов рабочего класса. И с этой точки зрения смотрел он и на себя и понимал, что он — сила. Мартов, по отзыву Владимира Ильича, был типичным журналистом. Он был чрезвычайно впечатлителен. Благодаря этому он умел улавливать то, что происходит в массах, на местах, умел откликаться на злобы дня, жил этим. Эту черту очень ценил в нём Владимир Ильич. Но благодаря этой своей впечатлительности Мартов очень легко поддавался различным влияниям. Тройка — Плеханов, Ленин, Мартов — была наиболее деловой. Что касается тройки: Потресова, Веры Засулич и П. Б. Аксельрода, которая входила вместе с Плехановым, Лениным и Мартовым в досъездовскую редакцию «Искры», то Владимир Ильич считал, что они мешают деловитости редакции и спетости её. Потресов вообще принимал довольно слабое участие в редакционной работе «Искры». «Он барич‚ — говорила про него хорошо знавшая его Александра Михайловна Калмыкова, — не может писать иначе, как под плеск волн южного моря, под сенью пальм». Что касается Веры Ивановны Засулич и Павла Борисовича Аксельрода, то они не решались возражать Плеханову, спорить с ним и всегда при голосовании голосовали за его точку зрения. Имея на деле три голоса, Плеханов держал себя высокомерно, капризничал. Масса времени уходила на зрящие разговоры, на трёпку нервов.
Если перевести всё это на современный язык, то надо сказать, что у Плеханова и Ленина были две различные точки зрения на единоначалие.
Плеханов единоначалие понимал в том смысле, что он в редакции всё. Был он крайним индивидуалистом. Ленин был коллективистом до мозга костей. Не меньше Плеханова чувствовал он ответственность за редакторскую работу, но он старался каждого члена редакции использовать до конца, от каждого взять, что он может дать, умел сочетать силы. И самому ему редакционная работа давала многое. Вникая во все мелочи, он влиял сильнейшим образом на соредакторов и умел вести газету так, как считал это нужным. Ильич был подлинным редактором.
Каким сторонам работы редактора придавал Владимир Ильич значение, видно из его письма к товарищу Каспарову, писанного в 1913 г. Каспаров написал для «Просвещения» статью по национальному вопросу.
«Дорогой товарищ! — писал ему Ильич. — Получил и прочёл Вашу статью. Тема, по-моему, взята хорошо и разработана верно, — но недостаточно литературно отделана. Есть много чересчур — как бы это сказать? — „агитации“‚ не подходящей к статье по теоретическому вопросу. Либо Вам самим, по-моему, следует переделать, либо мы попробуем»[126].
Итак, выбор темы, её разработка, литературная отделка — вот три момента, на которые обращал внимание Ильич.
Выбор темы имеет громадное значение. Надо брать тему, политически значимую, имеющую злободневное значение, касающуюся наиболее животрепещущих вопросов.
Мне приходилось наблюдать работу редакции «Искры». Я помню, как всесторонне обсуждалась каждая тема. Я помню длинные разговоры, обмен мнений между Плехановым и Лениным о том, какие темы выбрать. Даже расположение тем подвергалось оживлённому обсуждению — какую тему поставить впереди, какую отодвинуть на конец. И редакция «Искры», когда она собиралась вместе (или по переписке), тщательным образом обсуждала каждую тему — её коммунистический удельный вес. И вот, наблюдая редакционную работу, я невольно сознавала, какое громадное значение имеет выбор тем.
Конечно, для «Искры» это имело особое значение. Тогда не было ЦК, «Искра» была единственным партийным и действительно руководящим органом. Период это был такой, когда приходилось давать ещё самые основные теоретические и тактические установки. Теперь положение другое, намётка тем несравненно более легка, но всё же часто забывают, какое решающее значение она имеет. Во многих наших журналах и газетах выбор тем идёт самотёком. Здесь мы должны учиться у Ленина.
Вопрос о тематике тесно увязан с вопросом о планировании. Выбор тем, их расположение — это и есть план. Общий характер плана определяется общими задачами партии на данном отрезке времени, в данный период. Об этом точно и чётко сказано у Ильича в проекте заявления редакции «Искры» и «Зари»[127]. Но было бы неверно думать, что этого достаточно для журнала и особенно для газеты. План каждого номера ориентируется на злобу дня. Он должен конкретизировать общие установки, как можно теснее увязывать каждый номер с лицом «быстротекущей жизни». Без этого план будет мёртвый.
Конечно, условия нелегальной прессы, заграничного нелегального издания приводили к тому, что газета приходила на место тогда, когда тот или иной вопрос вставал уже в ином разрезе. Однако Ильич всегда обращал особое внимание на злободневность тематики, на глубокую увязку планирования с жизнью.
Не меньшее значение, чем тематика для журнала, для газеты, играет самая трактовка темы. Трактовка темы определяет направление. Тема может быть очень удачно выбрана, но трактовка её определяет, правильно ли освещён вопрос; одну и ту же тему можно разработать и с точки зрения революционного марксизма, и с точки зрения народнической, и с точки зрения либеральной. В трактовке темы — гвоздь вопроса. Но даже если тема пишется людьми одного направления, чрезвычайно важны оттенки, важно, что выдвигается на первый план, на какие моменты обращается особое внимание, в каких связях и опосредствованиях берётся вопрос.
Молодому журналисту особенно важно по статьям Ленина изучить, как трактовал он темы. Это облегчается методом Ильича писать статьи. Прежде чем писать статью, он обычно писал её конспект. По конспекту можно проследить весь ход мысли Ильича. Имеется ряд статей, конспекты которых по два, по три раза выправлялись Ильичём; и вот интересно сравнить эти конспекты и определить, почему изменял Ильич план статьи и чем изменённый план лучше предыдущего, в каком направлении он изменяет трактовку темы.
И другую сторону дела можно проследить по статьям Ильича. Для него характерно, что одну и ту же тему он трактует в разные периоды развития рабочего движения на различных его ступенях. Основная мысль остаётся та же, но освещается она с другого конца; в более ранние периоды берётся более теоретически, в более поздние — более агитационно. Например, ещё в 90-е годы Ильич в «Друзьях народа» писал о связи религиозных воззрений с отсталыми формами хозяйствования, вскрывал корни рассуждения «каждый за себя, а бог за всех». И того же самого вопроса Ильич касается на беспартийном митинге рабочих и красноармейцев в 1920 г., когда вопрос о переходе к новым формам хозяйствования становится актуальным вопросом дня. Или вопрос о мальтузианстве он разбирает в 90-е годы в статье «К характеристике экономического романтизма», доказывая мелкобуржуазность теории мальтузианства, а затем возвращается к этому вопросу в 1913 г. в статье «Рабочий класс и неомальтузианство», когда вопрос этот встал на съезде врачей. И вот очень интересно сравнить трактовку тем в том и другом случае. Я привела лишь пару примеров. В статьях Ленина можно найти очень много таких примеров. На них как нельзя лучше можно увидеть, как связывал Ленин те или иные вопросы, разрабатывавшиеся раньше в научном разрезе, с злободневными вопросами разных периодов, как брал он вопрос в новых связях, с новой стороны, в новой перспективе. Мы говорили однажды с Ильичём на эту тему в 1922 г., и он считал, что важно было бы, чтобы кто-либо осветил этот вопрос, так как он имеет отношение к вопросу о диалектическом подходе к теме. Вопрос этот требует большой исследовательской работы. Он может дать очень много. В редакции «Искры» шли очень горячие споры о трактовке тем. В качестве секретаря редакции «Искры» я присутствовала при обсуждении этих вопросов. Обсуждение трактовки темы углубляло чрезвычайно всю постановку вопроса.
И наконец, вопрос о литературном оформлении. Оформление должно быть созвучно с содержанием. Язык статьи, тон должен соответствовать целевой установке статьи. Для статьи на теоретическую тему не годится агитационный тон, для статьи агитационной не годится академический язык. Литературное оформление — это искусство. Тут важен тон, стиль, умение сказать образно, привести необходимое сравнение. Ильич придавал оформлению большое значение, много работал над своим языком, над своим стилем. Об языке и стиле Ильича писалось немало. Мне понравилась особенно статья в «Лефе»[128], появившаяся вскоре после смерти Ильича. В этой статье освещался вопрос, как структура речи Ильича придаёт ей страстность, как способствует она подчёркиванию основных мыслей, оттенков. Владимир Ильич учился в классической гимназии, много времени убил зря на изучение латыни и греческого языка. Но у него пробудился интерес к языкознанию. Он мог часами просиживать над разными словарями, в том числе над словарём Даля, о переиздании которого он особенно заботился последнее время. Язык Ильича богат, он употребляет много народных оборотов, выражений. Очень часто случается, что корректоры, не заметив, что это цитата из Ленина, около того или иного оборота или выражения на полях ставят вопросительные или восклицательные знаки, а то просто выправляют по-своему. Зато язык многих, особенно агитационных, его произведений близок и понятен массам.
Владимир Ильич много работал над своим языком. Ничего бы я так не хотел, писал Владимир Ильич из ссылки П. Б. Аксельроду, как научиться писать для рабочих[129]. В одном письме из ссылки к матери Владимира Ильича я описывала, как Ильич использовал меня в этом деле; я иногда должна была изображать из себя «беспонятного» читателя, который не понимает иностранных и академических терминов, не знает некоторых общеизвестных вещей и т. д.
Умение оформлять — искусство. И Владимир Ильич особенно ценил тех членов редакции и сотрудников, которые обладали талантом оформления. Это не только вопрос стиля и языка, но вся манера развития и освещения вопроса. С этой стороны Владимир Ильич особенно ценил Анатолия Васильевича Луначарского, не раз говорил об этом. Вот выскажет кто-нибудь какую-нибудь верную и интересную мысль, подхватит её Анатолий Васильевич и так красиво, талантливо сумеет её оформить, одеть в такую блестящую форму, что сам автор мысли даже диву даётся, неужели это его мысль, такая простая и часто неуклюжая, вылилась в такую неожиданно изящную, увлекательную форму. Мне приходилось несколько раз присутствовать при разговорах Владимира Ильича с Анатолием Васильевичем и наблюдать, как они «заряжали» друг друга.
Укажу, как работал Ильич со своими соредакторами и ближайшими сотрудниками. Необходимо, скажем, осветить какую-нибудь новую тему. Писать никто не выражает желания. Тогда Ильич с тем, кто, по его мнению, наиболее подходит для того, чтобы написать на данную тему, заводит разговор и начинает его обрабатывать. Не предлагает сразу писать на эту тему, а начинает с ним разговаривать о затрагиваемых в теме вопросах, будить интерес к ним, настраивать его определённым образом, слушает, что тот скажет. Иногда дальше этого дело не идёт, и Ильич берётся за другого кого-нибудь, начинает с ним говорить, и, когда видит, что «клюёт», он начинает детальнее обсуждать вопрос, по ответам, по репликам видит, как человек будет трактовать тему, высказывает ему тогда подробно своё мнение, подробнее развивает свою точку зрения. А потом предлагает: «Напишите-ка на эту тему, у вас хорошо выйдет». И человек берётся, увлечённый подходом Ильича, и часто просто излагает его мнение. Есть во «Вперёд», в «Пролетарии» целый ряд не подписанных никем статей. И вот идёт спор, кто написал эту статью: Ильич или кто другой. Одни говорят: «Конечно, Владимир Ильич, это его выражение!» Другие говорят: «Да нет же, это явно писал такой-то!» И вот спорят. Конечно, вспомнить сейчас, кто писал ту или иную статью, трудно: не только бывшие редакторы это забыли, но и сами авторы часто перезабыли, их это статьи или нет. Но что с полной ясностью вырисовывается здесь — это то, что независимо от того, кто писал эти статьи, видно, что они написаны если не самим Владимиром Ильичём, то при его участии в выборе, в трактовке темы. Влияние Владимира Ильича на авторов имело место и в стенах редакции и вне их, тут сказывалось влияние всей его революционной деятельности, выступлений его на собраниях, влияние его статей и пр.
Характерно отношение Владимира Ильича к авторам. Если дело шло о лицах, политически оформившихся, людях, в политике опытных, к ним предъявлялись определённые требования. Характерно письмо к Горькому по поводу заявления вперёдовцев об их готовности сотрудничать в «Правде»:
«Вашу радость по поводу возврата вперёдовцев от всей души готов разделить, ежели… ежели верно Ваше предположение, что „махизм, богостроительство и все эти штуки увязли навсегда“, как Вы пишете. Если это так, если это вперёдовцы поняли или поймут теперь, тогда я к Вашей радости по поводу их возврата присоединяюсь горячо. Но я подчёркиваю „ежели“, ибо это пока ещё пожелание больше, чем факт».
И далее:
«Ежели поняли — тысячу им приветов, и всё личное (неизбежно внесённое острой борьбой) пойдёт в минуту насмарку. Ну, а ежели не поняли, не научились, тогда не взыщите: дружба дружбой, а служба службой. За попытки поносить марксизм или путать политику рабочей партии воевать будем не щадя живота»[130].
Опытным политическим деятелям предъявляется определённый ультиматум — принципиальная выдержанность. К молодым, начинающим писателям отношение другое — внимательное, заботливое, целый ряд указаний, как исправлять ошибки. Если Владимир Ильич видел, что молодой, начинающий автор по неопытности, по увлечению делает даже принципиальные ошибки, но способен учиться, Владимир Ильич не жалел никакого времени, чтобы ему помочь. Он не раз, а два и три раза был готов переправлять статью этого автора, пока она не примет надлежащий вид. При правке статьи Владимир Ильич старался не стереть индивидуальности автора. Ещё чаще бывало, что Владимир Ильич растолковывал, всегда очень осторожно, часто намёками, самому автору, какие поправки надо внести в статью.
Интересно в этом отношении письмо Владимира Ильича к Борису Книповичу. Был это совсем молодой парень, но очень много и усердно занимавшийся. Он составил книжку «К вопросу о дифференциации крестьянского хозяйства»[131]. В книжке были неудачные ссылки на П. Маслова (меньшевика, много писавшего по аграрному вопросу; с Масловым у Владимира Ильича было много споров), было несколько неправильных подходов. Владимир Ильич пишет Борису длинное письмо, которое пропадает; тогда Владимир Ильич повторяет его ещё раз. Письмо начинается словами: «Дорогой коллега!» Начинает с похвалы: «С большим удовольствием прочитал я Вашу книгу и очень рад был видеть, что Вы взялись за большую серьёзную работу. На такой работе проверить, углубить и закрепить марксистские убеждения, наверное, вполне удастся». Осторожно очень, но что говорится: надо учиться, как можно основательнее, марксизму. И далее: «За рядами цифр не упускаются ли иногда из виду типы, общественно-экономические типы хозяйств (крепкий хозяин-буржуа; средний хозяйчик; полупролетарий; пролетарий)?» Замечание делается в вопросительной форме. И так как автор не мог не понять серьёзности упрёка, Владимир Ильич сейчас же старается объяснить источники ошибки: «Опасность эта очень велика в силу свойств статистического материала. „Ряды цифр“ увлекают. Я бы советовал автору учитывать эту опасность: наши „катедеры“ безусловно душат таким образом живое, марксистское, содержание данных. (Борис в университете работал в семинаре под руководством Туган-Барановского. — Н. К.) Топят классовую борьбу в рядах и рядах цифр. У автора этого нет, но в большой работе, предпринимаемой им, учесть эту опасность, эту „линию“ катедеров, либералов и народников следует сугубо. Учесть и обрезать её, конечно». И затем о Маслове: «Наконец, как-то вроде Deus ex machina (с бухты-барахты. — Н. К.) явился Маслов. Cur? Quomodo? Quibus auxiliis?[132] Ведь от марксизма его теория очень далека. Верно народники назвали его „критиком“ (= оппортунистом)». И опять вопросительная форма и путь к оправданию автора. «Доверился ли ему автор более случайно, может быть?» И заключение: «Таковы мои мысли при чтении интересной и серьёзной книги. Жму руку и желаю успеха в работе»[133].
[122] Ленин В. И., Полн. собр. соч.‚ т. 48, с. 81.
[123] Ленин В. И., Полн. собр. соч.‚ т. 47, с. 159–160.
[124] А. А. Богданову.
[125] Ленин В. И., Полн. собр. соч., т. 47, с. 221–222.
[126] Ленин В. И., Полн. собр. соч.‚ т. 48, с. 197.
[127] См. Ленин В. И., Полн. собр. соч., т. 4, с. 322–333.
[128] «Леф» — журнал, издававшийся в 1923–1925 гг. литературной группой ЛЕФ (Левый фронт искусства), которая была связана с футуризмом и другими формалистическими течениями.
[129] «Я ничего так не желал бы, ни о чём так много не мечтал, как о возможности писать для рабочих» (Ленин В. И., Полн. собр. соч., т. 46, с. 12).
[130] Ленин В. И., Полн. собр. соч., т. 48, с. 140, 141.
[131] Речь идёт о книге Б. Н. Книповича: К вопросу о дифференциации русского крестьянства (Дифференциация в сфере земледельческого хозяйства), СПб, 1912.
[132] Почему? Каким образом? Какими средствами?
[133] Ленин В. И., Полн. собр. соч.‚ т. 48, с. 63–65.