Когда музыка стихла в четвёртый раз — я был избит, я был опустошён. Но теперь я твёрдо знал, что делать. Ясность мысли была поразительной. Я знал, что все слова, которые я несколько часов назад произносил в адрес Кристины, прямо приложимы и ко мне. В полной мере. Что я идиот. Что я сволочь. Что я слепой ишак. Эгоистичный подлец. Что Ленка в беде. В гигантской беде. Что всё, что происходило, — имеет ответ не в Ленкиных раздумьях и решениях, а в каких-то внешних, неизвестных мне причинах, а Ленка отчасти не понимает, что происходит, а отчасти – понимает, но не видит выхода и до дрожи в коленках боится меня во всё это впутывать. Что её нужно спасать, а не выбрасывать из головы. И даже не думать о том, что происходит сейчас. Это не имеет значения. Не думать о том, что происходило ранее. Это также не имеет значения. Отсечь прошлое. Отсечь настоящее. Строить будущее, и только его. Менять всю жизнь и Ленке и себе. Менять самого себя. Менять её. Не давать ни малейшего повода задумываться о прошлом, о том, что нас растащило в разные стороны. Построить такую жизнь, в которой было бы исключено любое внешнее влияние на наши отношения. Включить все резервы, не хватит – найти новые. Не жалея сил ни своих и ни чужих, сделать так, чтобы вся наша дальнейшая жизнь была ежеминутно наполнена Интересным. Не оставить ни минуты, ни секунды на то, чтобы усомниться в правильности происходящего. Ленка хотела, чтобы у меня возродилась та энергия, которая в той давней пещерной эпопее имела место быть? Замечательно. То есть — чорта с два. Будет десятикратно бóльшая. Тогда я одну гору своротил – сейчас придётся десять, и я это выполню. А сейчас мне надо сделать так, чтобы у меня не было обратной дороги от принятых решений. Чтобы любому, при первом же взгляде — было видно, что я новый человек. Чтобы это было правдой. Если Ленка это увидит, если я смогу сделать так, чтобы она это увидела, — я её спасу. Если спасу — ура. Не спасу — не будет мне прощения. Да и жить, наверное, не смогу.
Всю ночь я не отходил от телефона. Звонил во все концы страны, звонил за границу. Вытряхивал из постели людей, общение с которыми прервал много лет назад. Договаривался. Договаривался о том, что мы с Ленкой будем делать в каждую минуту следующих двух лет. Об исследовательских экспедициях во все те места, которые жили в её мечтах и в которые я не успел её свозить. Договаривался о работах, которые я выполню, о переизданиях, которые я ранее запрещал. О выставках. О концертах. Договаривался с врачами, которые меня поставят на ноги сейчас и подтянут в дальнейшем. С аптекарем, который привезёт мне через час жуткую химию, предложенную одним светилом экстремальной медицины, которая должна была обеспечить мне возможность выполнить завтра всё намеченное, но при этом не загнать в гроб. Словом — занимался массой вещей, для меня несвойственных, если не сказать что совсем невозможных. К утру все два ближайших года были поминутно распланированы да и финансово обеспечены. Я не знаю во всей истории географических исследований более насыщенной и интересной программы, чем получившаяся.
Собственно, подсознательно я, вероятно, понимал уже почти всё. И про наркотики — потому и такая программа действий получилась, что слезть с винта можно только мобилизовав все внутренние поплавки, сколько их есть у человека. И про то, что именно происходило. И про то, что за всем стояла Ленкина матушка. Что Ленка, поняв, что подсела на наркоту, и увидев, что от этого своего нового любовника ещё и неминуемо залетит, начала дёргаться. Что не кто иной, как матушка, которая считала Михаила, представленного ей многообещающим журналистом, хорошей партией для Ленки, увидев эти дёргания, сама и предложила Ленке, раз уж потенциальным мужем она теперь обеспечена, восстановить меня как любовника, поехать на ночь ко мне, а она прикроет. Что Ленка увидела в этом шанс сорваться. Если вдруг забеременеет не от него, а от меня. Что всё дальнейшее объяснялось тем, что Ленка скорее всего сама не знала, от кого ребёнок. И жутко боялась матушки. Единственное, чего я всё же не понимал, даже на подсознательном уровне, — так это того, что есть третий фактор влияния, и имя этому фактору — Ленкина психика. А ещё у меня были слишком оптимистические представления на предмет возможных пределов подлости человеческой.
Подсознательно — понимал. Но не более. На уровень мысли всё это пробиться не могло, не успевало. Мозг был перегружен как никогда в жизни. Единственное, что пробилось, так это понимание, что ключ ко всему в этой гадине, которая Ленкина матушка, и что впредь подпускать к ней Ленку можно будет только в своём присутствии и в ограниченных дозах.
Понял я и ещё одну важную вещь. Очень важную. Как ни странно — только в этот момент я понял разницу между настоящим чувством и всеми прочими разновидностями привязанности. И что здесь — именно настоящее. Совершенно банальный критерий получился. Настоящее — это когда для того, чтобы переступить через себя, через все свои привычки и убеждения, не думаешь ни секунды. Когда вещи, являющиеся фундаментом собственного воспитания, вдруг становятся незначимы. Нет, не просто ради предмета своего чувства. Из долга по отношению к нему. Когда не думаешь — а знаешь. Знаешь, что это — главное. Восстановить отношения с десятком людей, которых надеялся никогда в жизни больше не увидеть? Куда делась телефонная трубка, она мне срочно нужна??? От кого у Ленки ребёнок будет? Да какое мне дело до того? Как можно возвращать изменившую и предавшую женщину? С радостью. Я знаю, что нужно для того, чтобы это никогда не повторилось. Как можно верить наркоманке? Можно. После того, как снять её с наркотиков. А как снять — не проблема, смогу.
К утру я был выжат досуха. Чтобы удержаться на ногах, принял ванну. Побрился. Как будто иду на последний бой — оделся во всё новое. Сходил в парикмахерскую, обстриг нафиг свой длинный хэйр. Последний час — обдумывал и репетировал то, что я собираюсь сказать Ленке. Я прекрасно понимал, что в моём распоряжении будет не более пяти минут. То есть, наверное, конечно, больше, но если не смогу переломить ситуацию за первые пять минут — я проиграл. Так, теперь как в разведке… Мягко встали, опробовали, как руки-ноги шевелятся, как снаряжение подогнано, попрыгали, не звенит ли что… Три, два, раз… Ну, с богом!
Два года спустя:
– Ты спросишь про Любовь? Думаю, что в этом ты сам всё прекрасно понял, в этом ты не ошибся. Ты скажешь: как же в таком случае ты могла всё так оставить? Ответа у меня нет. Моя глупость, непроходимая тупость, эгоизм, неверие в себя (кто я такая, что ты меня полюбил, что до сих пор думаешь обо мне и о моём спасении), идиотская жалость к Мише и пр. А перетягивание каната — повторю, было не между тобой и мамой, а между тобой и им.
– Лен, но я ж своими ушами слышал, что говорила твоя матушка…
– Знаешь, я у неё спрошу.
– Лен, ну ты сама посуди… Вот ты говоришь, что перетягивание было между мной и им. Что ты предоставила нам решать. Но ведь не было этого! Мне не предоставлялось ни единой возможности за тот канат дёрнуть. Всё перетягивание закончилось с твоим уходом. Ты мне говоришь — но в ответ меня не слушаешь и не слышишь, вместо того сразу же бежишь его слушать. Пишешь, что решила свалить отдохнуть, чтобы в психушку не попасть, – и берёшь путёвку вместе с ним. Но утверждаешь, что любила и любишь меня. Все возможности — ему, ни одной — мне, и это ты называешь перетягиванием? Разве не очевидно, что это какая-то внешняя установка, воздействие со стороны?
– Не помню. Слушай, хватит про маму. Я прекрасно понимаю, кто она такая, и теперь я не пускаю её в мою жизнь.
– Лен, а почему ты пишешь, что он знал о твоём визите ко мне первого октября, о том, что он тебя потом ждал около работы? Ты же тогда мне прямым текстом спустя неделю хвасталась, что только вчера рассказала ему о моём существовании в природе… И столь же прямым текстом — о том, что он приехал к тебе на работу только после обеда… И что если бы я приехал раньше, вернул бы тебя. У тебя же не было никакой надобности врать, я тебя вообще не спрашивал ни о том, ни о другом?
– Не помню… Я вообще с тех пор многое забыть успела. Опять же — его комменты в твой адрес. Но в этом тоже только я виновата, что всё это допустила, ничего тебе толком не разъяснив. А что хуже, ему тоже… А Миша, знаешь, у него все представления о жизни с ног на жопу перевёрнуты, простые вещи кажутся ему сложными, сложные — простыми, серьёзные вещи он считает фигнёй и наоборот. Именно это мне тогда и надо было…
Ещё год спустя:
– Лен, а ты вычислила, кто тебе этого уродца подсунул, это вторая Лена сама по себе его нашла или она только исполнитель, а кандидатуру с другой стороны предложили?
– Да никто мне его не подсовывал.
– Ну это же не так… Во-первых, это была вторая попытка…
– Как вторая?
– Да вот так. Я не знаю зачем, но ты регулярно с моего компьютера заходила на сайт music laboratory, а там — зачем-то в тот раздел форума, в котором посетителей полторы штуки в месяц. Кроме того, перед Тиманом ты рассуждала вслух, не вернуться ли тебе к музыкальной деятельности… Это разве может быть случайно, что в день нашего возвращения с Тимана твой уродец разместил именно в этом разделе форума своё идиотическое объявление?
– Какое объявление?
– Да вот такое. Что я, мол, хочу создать группу арт-рока с сильными клавишными. Закончил, мол, курсы рок-певцов, умею, мол, держаться на сцене, имею, мол, большие организаторские способности… На клавишах собираюсь играть сам, но не умею, потому на клавиши будет нужен такой музыкант, чтобы сам играл, а параллельно меня учил…
– Да, это явно его манера. Я этого не читала. Какой-какой сайт?
– Вот этот…
– Впервые вижу. А вообще — знаешь, хочешь смейся, хочешь нет, но мы с Мишей недавно попытались вспомнить, где и как мы познакомились, и не смогли. И я не помню, и он не помнит…
– Погоди-погоди… Ты же рассказывала, как пыталась встретиться в кафе со второй Леной, та не пришла, зато ты там познакомилась с ним?
– Нет, там другой человек был. А с Мишей мы познакомились где-то в Интернете, на каком сайте — не помним, долго переписывались, потом решили встретиться, где встретились — не помним…
– Слушай, но ты же по своей инициативе рассказывала… И я видел твои глаза… Ты не могла тогда в этом врать, да и незачем тебе было!
– Не знаю. Но это был другой человек.
– И год назад ты писала, опять по своей инициативе, что встретила его случайно тринадцатого сентября, а перед тем приняла решение ко мне возвращаться, и только после принятия этого решения позволила себе отвлечься? Долгая переписка просто по срокам никуда не помещается.