Он не мог уснуть – на грани забытья лепились из темноты хохочущие рожи орок. Все они были безобразны, каждая по-своему, и черты их расплывались, искажались, становясь еще уродливее, пока не теряли последних примет разумного существа, – и это было так мучительно страшно, что Нарендил, вздрогнув, сбрасывал пелену кошмара и видел темный купол шатра, слышал дыхание товарищей, легкие шаги часового и упрямый барабан. Затем все повторялось вновь. Самым ужасным было то, что орки в его сне говорили на Квэниа, на высоком наречии[3]. Он забыл фразу, повторенную несколько раз, помнил лишь слово «аурэ».
Когда он снова открыл глаза, сквозь полог пробивался розовый свет. Нарендил подумал, что ему сегодня больше не спать, и осторожно, чтобы никого не разбудить, выбрался наружу.
Его встретило ясное горное утро. Свет и ледяной ветер текли в долину, будто ледяная вода здешних речек. Дым, застигнутый врасплох, тянулся клочьями по земле и пропадал. За восточными хребтами вставала заря цвета раскаленного железа, яркая подстать холоду. Проклятая деревня уснула, барабан наконец молчал.
Утро было прекрасно, и Нарендил решил спуститься к воде, сполоснуть лицо, чтобы прогнать последние тени дурной ночи. Он помахал часовому – это был Элендар – и, прихватив котелок, направился вниз по склону.
Он не рассчитывал встретить орков, ведь солнце уже всходило, слепящее солнце, которого они боятся больше всего. Но все-таки, огибая скалу перед ручьем, он замедлил шаг. И не зря. На берегу кто-то был, одинокая маленькая фигурка, на корточках хлопочущая над чем-то. Нарендил плотнее завернулся в плащ и прижался к скале. Их разделяло не более двадцати шагов, и солнце светило ему прямо в затылок, делая его почти невидимым и позволяя в то же время внимательно рассмотреть неизвестное существо.
Оно было маленькое, тощее и быстрое в движениях. Конечно, орк. Ох нет – орка! Он поспешно отвернулся. Орка сняла свои одежды, полагая, что никто ее не видит. Ишь, сверкает своей красой на лигу вокруг, – другие орки попрятались, некому на нее любоваться… Но почему она-то не скрылась от солнца? И что она здесь делает? Собирается мыться? Не может этого быть. Они никогда не моются. Тем паче в горном ручье, ранним утром, когда и одетого дрожь пробирает… А может, она колдует?
Говорят, есть в Искаженной Арде многое, о чем лучше совсем не знать. Но Нарендилу не всегда удавалось вовремя вспомнить эту мудрость. Даже орки порой внушали ему интерес, побеждающий отвращение. Конечно, подглядывать за женщиной – занятие для лиходея, говорил он себе. Но ведь она не эльф и даже не человек. И я не с дурными помыслами. И потом, для нее самой эльф – не равный ей, а так, вроде кэлвар. Да она и не узнает, что я на нее смотрел…
Знал Нарендил, что эти оправдания лукавы. Но желание выведать секреты орочьего колдовства победило укоры совести. Он снова выглянул из-за скалы.
Орка была очень худа, и мала ростом – повыше полуросликов, а эльфа пониже на локоть. Мелкие орки не так безобразны, как крупные, – в пещерах им не приходится сгибаться в три погибели и опираться на руки, и у них не бывает горбов и длинных медвежьих лап. Однако изящества и красоты ей весьма недоставало, так что и не сразу можно было распознать в ней женщину. И волосы ее были коротко обрезаны, черными клочковатыми космами, будто она надела гномью меховую шапку. На груди у нее мелькало что-то белое, непонятный амулет на короткой цепочке. Сидя, как сказано, на корточках, она что-то делала со своими одежками. Потом встала (Нарендил зажмурился от смущения, но тут же открыл глаза). Сделала два быстрых шага к воде. Заколебалась на мгновение – и прыгнула в бочажок, где вчера лежали котлы. Со звонким шипением, подобным змеиному, орка присела в воде, окунувшись с головой. Безумная тварь, подумал Нарендил, холод убьет ее… Но она уже выскочила на берег – одним лягушачьим прыжком. (Эльф у скалы прикрыл рот ладонью, чтобы смехом не спугнуть ее). Орка подскакивала и притоптывала, шумно переводя дух и вздрагивая так, что брызги летели с мокрой головы. Теперь он видел ее странное лицо – темные щели глаз, черные брови, взведенные вверх, к вискам, как ветви у письмен Даэрона, и белые оскаленнные зубы.
Он подумал, что теперь она оденется, чуть обсохнет, – но нет, только обтерлась ладонями и опять присела у своего тряпья. Развязала какие-то узлы. Что-то зачерпнула в горсть и втерла в кожу, и снова зачерпнула. Серый порошок, летящий крупинками по ветру. Скоро вся она стала серая, как камень. Странные чары наводят орки. Что это может означать?… Додумать он не успел – орка снова прыгнула в воду и заплескалась, отмываясь, и снова вылетела на берег как ошпаренная. На вид она нисколько не изменилась. Да зачем же она все это проделывала, вражья дочь?!
Орка тем временем полоскала свою одежду, и Нарендилу показалось, что по воде плывет та же серая пыль. Да полно, чары ли это? Может, в деревне поветрие, и таким путем они избавляются от заразы? Тогда почему она одна – остальные не знают? Или не хотят?.. Мокрые мохнатые штаны она сразу же натянула на себя. Эльф содрогнулся, подумав о сырой холодной шкуре, но орка повеселела, даже скалиться перестала. Губы ее шептали что-то – не то заклятия, не то проклятия.
Надев куртку и застегнув грубые пряжки, она принялась собирать то, что разложила на берегу. Нарендил понял, что сейчас она уйдет, и орочья тайна останется неразгаданной. Нет, этого допустить нельзя. Надо попытаться заговорить с ней, а там уж как выйдет – если своей охотой не расскажет, поймаю, а убежит – так убежит… Нарендил вышел из-за скалы и тихонько звякнул котелком.
Орка, не издав ни звука, стремительно метнулась в сторону, и тут же упала – должно быть, ногу свело. Упала неловко, вперед, и безжалостно замолотила руками по онемевшему бедру, злобно всхлипывая и шипя, как вода, пролитая в очаг. Звериная гримаса, в которой смешались боль и бешенство, делала орку похожей на рысь в ловушке, недоставало только прижатых ушей, и когда Нарендил подумал об этом, ему померещилось превращение – полосатая шерсть на лице, когтистые лапы вместо судорожно сжатых кулаков… Самое зловещее из наваждений Сумеречья предстало перед ним воочию, и, как ни стыдно признаться, его охватил страх. Но тут она умолкла, застыла без движения, точно увидела что-то, затем спокойно уселась прямо на землю и принялась гладить и растирать ногу, не сводя с Нарендила подозрительных глаз.
– Прости, что причинил тебе беспокойство, – сказал Нарендил на Всеобщем языке, стараясь говорить как можно более внятно и не трогаясь с места. – Я только хотел набрать воды. Могу ли я тебе помочь?
– Поганый эльф, – сказала орка. Слова Всеобщего языка она выговаривала со странным акцентом. И тон был странен, как будто она не обругала его, а просто поздоровалась, или сама для себя отметила его появление. Теперь он наконец-то узнал ее: это была та самая, вчерашняя, которую он окунул в ручей. Тот же голос, похожий на крик чайки, то же сердитое лицо под шапкой волос.
– Ты меня не бойся, – сказал он.
– Я тебя не боюсь, – злобно ответила орка, уставившись в сторону. Короткий вздернутый нос и длинный подбородок, выдвинутый вперед, придавали ей надменный вид. – Ты грязный вонючий эльф. Чего это я буду тебя бояться?
– А кого ты боишься?
– Я?! Я никого не боюсь! – она резко повернулась к нему, оскалившись и прижав верхнюю губу к носу. – Я – воин, а вы все – навоз!
– Ты – воин? – с улыбкой спросил Нарендил. – А разве женщине пристало быть воином?
– Говори дальше, эльфийская падаль, – угрожающе-спокойно сказала орка, – и этот камень войдет тебе в рот.
Вот злющая тварь, – подумал Нарендил. Но я и в самом деле никогда не видел их женщин на поле битвы. Почему она обиделась?
– Я чем-то обидел тебя?
– Уходи отсюда, – был ответ, – или получишь камнем.
Но Нарендил решил не отступать.
– Может быть, ты затаила гнев за вчерашнее? – осторожно спросил он и сделал маленький шаг вперед. – Я и вправду обошелся с тобой грубо, но ты ведь попала в меня камнем, плечо до сих пор болит.
Орка ухмыльнулась и кивнула.
– Да! Я попала в тебя камнем два раза. Теперь будешь знать мою силу.
Нарендил не выдержал и расхохотался. Поистине, наглость орка не знает предела! Ей напоминают, как ее окунули в воду, а она хвалится своей силой!
Камень он сумел поймать – плоский кусок гранита величиной с ладонь. Орка тут же вскочила и впилась глазами в его руку, готовая прянуть в сторону. Нарендил взглянул на нее и небрежно уронил камешек.
[3] «…говорили на Квэниа, на высоком наречии…» Родным языком отряда Тингрила является, естественно, «лесное наречие» – то, на котором говорят в Сумеречье, т.е., по всей очевидности, одна из ветвей Синдарина. Но и «высокое наречие» – Элдарин, «эльфийская латынь», по выражению Толкиена, – язык не вовсе чужой. На нем поют, произносят заклинания, а также, вероятно, пишут летописи. Квэнийские корни (иногда искаженные) присутствуют в именах. Имена вообще эволюционируют медленнее самого языка, а у Бессмертного Народа – тем паче.