Радует в мадемуазель Элен то, что она не только счастлива, но и выглядит счастливой.
После мадемуазель Элен следует мадемуазель Аннетта.
Аннетта — воспитанница графини. Будучи моложе ее на пять-шесть лет, она уже двенадцать лет живет в ее доме.
Это типично русская девушка: спокойная, покладистая, бодрая, послушная и преданная; у нее небольшие глаза, маленький носик, маленький ротик, пухлые щечки, и в целом она очень миловидна. Она играет на фортепьяно, хорошо говорит по-французски и с удовольствием танцует, хотя и без воодушевления.
Она собирается выйти замуж за молодого художника по фамилии Чумаков. Граф дает за ней двести тысяч ливров приданого.
Это Алнетта тщательнейшим образом заваривает чай, который потом щедро разливает мадемуазель Элен.
В конце процессии шли — нам и в самом деле приходится говорить о них в прошедшем времени, поскольку мы перечисляем лишь тех, кто отправился из Петербурга вместе с графом, — в конце процессии шли, повторяю, два лакея, Семен и Максим, и две горничные, Алнушка и Луиза; кроме того, там были еще два писца, которых я ни разу не видел и поинтересоваться именами которых мне даже не пришло в голову, ну и любимая собачка графини — Душка.
Душка, как мы уже удостоверили, женская особь из аристократической породы кинг-чарлзов. Из Петербурга она отбыла в ожидании потомства, причем никто не располагал точными сведениями о виновнике ее беременности: одни называли борзую, другие — спаниеля.
Ощенилась она в Вене, и лишь тогда удалось установить отцовство: ее избранником был спаниель.
Потомство оказалось крайне уродливым.
Чтобы материнское сердце Душки не разорвалось от горя, ей были оставлены четыре щенка; однако, когда она перестала кормить их своим молоком, трех щенков раздали друзьям графини, которые сделали вид, будто они находят их очаровательными, но, едва графиня выехала из Вены, свернули, по всей вероятности, им шею или же велели утопить их в Дунае, чтобы быть в полной уверенности, что щенки к ним уже не вернутся.
Мадемуазель Луиза, вторая горничная, под свою личную ответственность сохранила четвертого щенка. Разумеется, это был самый симпатичный из четырех, а точнее, наименее уродливый.
По словам мадемуазель Луизы, наступит время, когда щенок превратится в живую модель и Дедрё и Жозеф Стевенс станут на коленях умолять о милости дать им возможность написать портрет этого Аполлона или Антиноя собачьего царства.
Все знавшие папашу-спаниеля уверяли, что его отпрыск — вылитый отец, то есть уменьшенная копия собаки с картины «Похороны бедняка» Виньерона.
Зовут этого красавца Шарик.
Ну а теперь, будучи неукоснительно точным историком, я расскажу, каким образом караван пополнился в пути тремя новыми персонажами из разряда двуногих, двумя четвероногими и одним панцирным пресмыкающимся.
Трое двуногих принадлежат к человеческому роду, одно из четвероногих — к собачьей породе, другое — к кошачьей, пресмыкающееся же — это черепаха.
Просьба к тем, о ком сейчас идет речь, а наряду с ними и к нашим читателям, не воспринимать слово «двуногий» как имеющее уничижительный оттенок: мы всего лишь используем классификацию, принятую в естествознании.
В глазах Квинта Курция, Тита Ливия и Светония такие личности, как Александр Македонский, Ганнибал и Цезарь, — это полубоги.
В глазах же Бюффона, Кювье и Жоффруа Сент-Илера они двуногие.
Пишущий эти строки тоже двуногий, хотя чаще он пользуется руками, а не ногами, причем в большей степени правой рукой, а не левой, и скорее большим и средним пальцем, а не указательным, безымянным и мизинцем.
И все же нельзя, подобно Платону, утверждать, что ваш покорный слуга — это животное о двух ногах, лишенное перьев.
Ну а теперь, когда даже самое болезненное самолюбие удовлетворено, продолжим наше описание двуногих: по месту и почет.
Трое новых персонажей, принадлежащих к человеческому роду, это поэт Полонский, маэстро Миллелотти и чародей Хьюм.
А, дорогие читатели, я уже вижу, как при имени Хьюма вы широко открыли глаза и навострили уши!
Будьте спокойны, до Хьюма мы еще доберемся.
Быть может, вам покажется, что наши сборы в дорогу слишком затянулись, но ведь нам предстоит проделать ни много ни мало три тысячи льё — то есть треть земного шара, — прежде чем мы вновь встретимся во Франции, и, стало быть, вполне естественно, что я стараюсь как можно основательнее познакомить вас со всеми своими товарищами по путешествию.
К тому же, я считаю себя не столько романистом, сколько драматургом и в качестве драматурга обязан представить публике всех своих персонажей.
Мне предстоит проделать вместе с ними первый отрезок пути, длиной в восемьсот льё, — это в три раза больше протяженности всей Франции. Вы только представьте такое!
Итак, я возвращаюсь к своему рассказу.