Спустя сутки мама, гуляя рано утром с собакой, увидела тех же самых людей, которые тёрлись у подъезда и сидели у консьержа. В Москве эти сотрудники пробыли не один и не два дня, они опять приходили, когда родителей не было дома, и неделями буквально паслись под моими окнами. Где-то через три-четыре недели оперативники мне опять позвонили и напомнили, что они по-прежнему в Москве и всё еще меня ищут, поэтому, мол, не расслабляйся: рано или поздно заберем и передадим в суд, такая у нас установка. Эти бездельники за бюджетный счет околачивались в Москве почти месяц!
Все это время я был вынужден не появляться в Москве: многим писал, был на связи, но никто не реагировал на мою проблему. Мне стали уже отвечать в комментариях, что я бьюсь, как загнанный зверь, и мог бы уже сдаться в лапы правосудию. И почему Навальный молчит с Фондом? Мне было просто неудобно сказать, что это была партийная миссия, о которой Алексей знал. Я пытался себя успокоить тем, что в конце 2015 года я не был формально сотрудником ФБК, и может, поэтому ко мне было такое отношение.
Было обидно и жутко противно и, возможно, где-то это понимали и в Фонде. В одном из разговоров с Романом Рубановым я говорил, что не боги горшки обжигают, я тоже состоявшийся человек и готов избираться. Он мне предложил войти в пул кандидатов от ФБК, которые будут готовиться к выборам в Госдуму. Морально я был очень удручен, юридическая практика шла плохо, и это предложение во многом спасло меня. Мне в тот момент казалось, что это билет в будущее, но, как выяснилось впоследствии, нас просто использовали (в который уже раз). Фонду нужно было просто отчитываться перед инвесторами из международных фондов, которые курировали все эти политические программы. Не секрет, что в этом аспекте ФБК через Леонида Волкова плотно сотрудничал с National Democratic Institute (NDI) и International Republican Institute — ассоциированными с Демократической и Республиканской партиями США соответственно международными НКО по продвижению демократии во всем мире. И ничего удивительного не было в том, что в эти программы хотели подключить побольше людей, имена которых были тогда на слуху. Простой потребительский подход.
С Орлом ситуация, тем временем, никак не рассасывалась. Мне звонили практически каждую неделю, присылали письма и повестки, но на моё законное требование, чтобы мне предоставили материалы дела, никто не отвечал. Начал даже звонить местный московский участковый, который также интересовался моим местонахождением. В какой-то момент я даже привык уже к этим угрозам, и более того, мои родители к этому привыкли. Мне звонили, писали, угрожали, пытались поймать в Москве, но получилось это лишь 15 июня 2016 года.
Мы проводили пикеты около Совета Федерации в связи с расследованиями ФБК по семье генпрокурора Юрия Чайки. Я оказывал правовую поддержку и инструктировал людей, потом тоже встал с плакатом, когда меня и задержали. Вместе со мной задержали Волкова и других активистов и всех отвели в ОВД. Я поддерживал ребят, как мог, рассказывал, как себя вести с сотрудниками полиции. Вскоре нас отпустили, вроде даже без оформления протоколов, проведя только профилактическую беседу. Мы все вместе вышли на улицу, и тут меня снова ловят сотрудники при поддержке людей в штатском: а вас мы попросим-ка остаться. Тут я понял, что что-то не так. Пытался сопротивляться, надеялся, что Волков, который был рядом, снимет это хотя бы на камеру. Но, к моему большому удивлению, Леонид, с которым мы еще несколько минут назад были большими товарищами по шконке, увидев, что меня снова ведут в ОВД, просто хлопнул глазами и сказал: «Ну ладно, у меня много работы, я пошёл». Он даже не попытался зайти в дежурную часть и узнать, с чем связано моё повторное задержание. Я понял, что остался один: все ушли, а ведь популярный твиттер Волкова может творить чудеса в подобных ситуациях. Но не сейчас.
Меня отвели обратно, я сидел и ждал своей участи. Пришли сотрудники пресловутого Центра по борьбе с экстремизмом, так называемые «эшники», и сказали, что за мной давно охотится орловская группа, и теперь наконец-то всё идеально совпало: и орловская группа здесь, и я задержан. Тут и правда заявились сельского вида сотрудники полиции, от которых пахло колбасой и луком. Они объявили мне, что я задержан, и они везут меня в Орёл на своём микроавтобусе, который как раз тут рядом.
Я, как назло, еще болел, а меня в таком состоянии повезли в Орёл. Единственными, кто бил тогда в набат, были мои друзья по политике и некоторые партийцы. Но институционально подключились с помощью только ребята из «ОВД-Инфо» — замечательная Алла Фролова, которая нашла мне адвоката в Москве, но поняв, что меня увозят, спешно раздобыла орловского адвоката от Фонда защиты прав человека, за что ей и подключившемуся адвокату большое человеческое спасибо. ФБК в целом повёл себя, будем так говорить, не по-товарищески. Иван Жданов палец о палец не ударил, дистанцировавшись от этой проблемы. Рубанов начал суетиться, потому что на проблему обратил внимание Навальный. Он внимание-то конечно обратил, но дальше любопытства — «А чё там у тебя вообще происходит?» — никакой поддержки не последовало. Когда я уже был в Орле, в ФБК некоторые стали мне искать адвоката… в Москве. Я им сообщил, что мне здесь помогли найти местного адвоката. Рубанов сказал: «Ладно, окей». Так, когда, наконец, наступил апогей этой истории с нашим жутким преступлением по пикетированию колонии, я мог бы оказаться вообще без какой-либо защиты.
Сам суд проходил ночью, судья была уже совершенно измучена. Она там, кстати, была со своими детьми, которые в ходе процесса бегали по залу. На суд съехался, похоже, весь бомонд силовиков по Орловской области, показания давал и полковник уголовного розыска. Материалы моего административного дела были больше похожи на уголовное дело в несколько внушительных кирпичей, среди которых был даже диск с записями моих телефонных разговоров, которые они прослушивали. Судья, конечно, не приобщила это к делу, сказав «ну совсем сдурели», потому что приобщать их можно только в рамках уголовного преследования, а это было административное. Силовики превзошли в рвении сами себя — вставили указание на правовую норму. Я написал об этом в твиттер, и тут же мне ответил Навальный: «Это же сенсация! Ну-ка быстро выуди этот диск у них». Когда мне нужна была помощь, никто даже банального интереса не проявлял, но чуть появилась фактура для громкого резонанса, тут даже вылез аж целый Навальный.
В итоге суд переквалифицировал мою статью с организации на участие, потому что сотрудники полиции никоим образом не смогли доказать, что я был организатором. Я был несказанно счастлив, что отделался всего лишь штрафом. Меня выручила моя команда, приезд которой организовал Николай Ляскин, чтобы ребята смогли поддержать меня на суде. Их помощь была просто неоценима! С ними я и поехал обратно в Москву. Еще более разболевшийся.
После произошла ещё нехорошая история с тем самым адвокатом от Фонда защиты прав человека, которого мне предоставила Алла Фролова. Алла понимала, что я — человек ФБК и выполнял их задачи, другое дело, тогда ещё ей и остальным было непонятно, что у ФБК на самом деле наплевательское, если не использовать более крепких выражений, отношение к своим людям. И вот Фролова, не зная всего этого, обратилась в ФБК, чтобы оплатили адвоката, которого она мне нашла в Орле. Ей покивали, но ничего так и не оплатили, и Алле пришлось оплачивать его из своих денег. К сожалению, я об этой ситуации тогда не знал, Алла мне не рассказала. Об этом написал правозащитник Сергей Шаров-Делоне: «Как же так можно? Ваш человек, а вы даже адвоката оплатить не можете». А ведь речь шла о смешных, по меркам ФБК, деньгах – 20 тысяч рублей. Но как только появилась эта публикация, в Фонде сразу засуетились, Рубанов создал чат, где начал всем пихать, как, мол, так получилось, срочно со всеми расплатитесь! Хотя все были в курсе этой ситуации. Фонд работал как нерадивый чиновник из той породы, с которой они на публику борются. Этот чиновник начинает бегать только тогда, когда его халатность вскроется публично. Ещё не успели победить Дракона, но уже начали в него превращаться…
Так бы и закончилась моя орловская эпопея, с ноября по май трепавшая мне нервы в тревоге за себя и за семью. Но спустя год ко мне подошёл Алексей Навальный и говорит:
- Помнишь, у тебя было орловское дело? Что вы там вообще по нему сделали?
- Да ничего не сделали, меня отпустили, адвокатов от ФБК мне не предоставили, апелляцию не подавали, — я вообще бы хотел это всё забыть. Но Навальный не отставал:
- А у меня тут проект по ЕСПЧ, давай твоё дело размотаем, компенсацию приличную получишь, да и мы подзаработаем.
- Да прошел уже год, вышли все сроки, и вряд ли уже можно что-то сделать.
– Ну ты же юрист, подумай, как это можно возобновить.
Через год! Алексей Навальный вспомнил об этой ситуации, когда у него появился коммерческий интерес и свой личный проект по сопровождению подобных дел в Европейском суде по правам человека. Когда он понял, что на этом можно зарабатывать самостоятельно. Естественно тогда восстановить ничего не удалось, да и не хотелось мне снова влезать в эту неприятную по многим причинам историю.
Вот таков финал истории, где я хотел сделать доброе дело и поддержать Олега Навального, а в конце концов остался крайним, да ещё и с неоплаченным адвокатом.
Глава 6. Трест, который лопнул: о распаде «Демократической коалиции»
Еще в конце 2015 года, возможно, на фоне орловских событий и моей хорошей работы в Костроме, мне предложили стать частью команды Фонда борьбы с коррупцией на выборах в Госдуму. Как мне показалось, даже несмотря на то, что Волков затаил на меня обиду, в меня тогда поверил директор ФБК Роман Рубанов. Во время разговора с ним я обозначил, что готов идти на выборы и могу решать задачи самого высокого уровня. Все для этого у меня было: и амбиции, и политический опыт, и подходящий возраст, и самое главное, чего не было у других кандидатов от Фонда, – имелся налаженный контакт с людьми. Я занимался развитием Партии прогресса и проектов на её базе. Мой проект «Прогрессивное право» продолжал успешно работать: мы участвовали во всех крупных ивентах оппозиции, будь то марш памяти Бориса Немцова или митинги ФБК. Как, например, в Марьино в конце 2015 года, когда мы взяли всё юридическое сопровождение митинга «За честные выборы» на себя и свели к минимуму все возможные провокации. Мы занимались волонтерским проектом, на который никто не выделял деньги, при этом я находил в команду молодых и квалифицированных специалистов, работавших на полную отдачу. Аналогов этому проекту тогда в оппозиции не было, и все в Фонде это видели.
Меня включили в список кандидатов в Госдуму от ФБК, которых будут готовить на праймериз «Демократической коалиции». Праймериз 2015 года были вялой подготовкой, а вот кульминацией должны были стать именно они, «настоящие» праймериз 2016 года Праймериз 2015 года носили локальный характер и относились только к трем выбранным регионам. Праймериз же 2016-го были федеральными и формировали единый партийный список от коалиции на выборы в Государственную Думу, а также расставляли приоритеты по спорным одномандатным округам, если в них имелась реальная конкуренция (что встречалось только в Москве). Также существовали региональные группы - голосование на праймериз также должно было определить их состав и лидеров. Выборы в Думу рассматривались как решающая репетиция перед президентскими, эдакий захват плацдарма: либо сейчас, либо неизвестно когда. Изначально казалось, что кандидатов у оппозиции в рамках коалиции было много, и ожидалось, что конкуренция будет жёсткой. Но в итоге никакой конкуренции не было, дефицит кандидатов никуда не делся. По большому счёту ФБК и конкурировать-то было не с кем. Был, конечно, ПАРНАС с Михаилом Касьяновым. Касьянов по договоренности с Фондом, занимал безальтернативное первое место, не участвуя в праймериз, но каких-то других сильных или хотя бы мало-мальски узнаваемых кандидатов у партии почти не было. Тем не менее, в рамках праймериз Фонд поставил себе задачу занимать места со второго по седьмое-восьмое (голосовали на праймериз онлайн все граждане, ранее успешно прошедшие верификацию/регистрацию на сайте коалиции), включая тех региональных кандидатов, которые впоследствии отвалились от нас, не поверив в серьёзность намерений Навального участвовать в этих выборах. Таким образом, Фонд тогда потерял Санкт-Петербург, где был серьёзный кандидат Дмитрий Сухарев, который занимался местным «РосПилом». Сухарев стал частью нашей команды, приезжал на многие мероприятия, но когда всё слилось, слился и он, и после этого никаких отношений с Фондом не поддерживал. Хотя, казалось бы, такой надежный питерский форпост, и в Фонде среди сотрудников он пользовался сильным уважением…
Помимо меня, в команде кандидатов не было никаких неожиданных персонажей. Всё те же лица на арене цирка, которые появились еще с Алексеем Навальным в момент зарождения ФБК и идеологически перевоплощались вместе с ним. Грузины перестали быть «грызунами», как было в 2008 году, а превратились в друзей; партия «Яблоко» стала врагом, а сам Навальный из демократического националиста (или «демократа, который не в восторге от либералов», как он себя называл) постепенно стал трансформироваться в либерального центриста. Вся эта «перевоплощённая» команда и сформировала пул кандидатов, которые от Фонда должны были просто «рвать» праймериз и блистать на госдумовских выборах. Навальный заверял тогда, что деньги потом найдутся, все будет отлично, главное — всех «сделать» на праймериз.
Сам же Алексей на эти выборы не собирался, основную ставку он делал на предстоящую президентскую кампанию. А в рамках подготовки к думской кампании он вёл себя скорее как Большой брат, наблюдающий и дающий советы. Даже Леонид Волков всё реже брал на себя менторские функции: все по сути осуществлял сам Навальный и невидимый Рубанов, который к 2016 годов, казалось, не только возглавляет ФБК, но и может манипулировать непосредственно Навальным. Рубанов мог принимать судьбоносные для всех наших проектов решения, Навальный ему не перечил и чувствовалось, что «хунта» ФБК подминает под себя своего создателя. Семьи Рубанов-Марус, с «Женсоветом» в придачу, и Волков-Бирюкова тотально управляли Фондом. Сам Навальный был уже не тем Навальным, который вёл Фонд до 2013 года, когда в каждом углу чуть ли не его святой лик висел, а при его появлении все замирали. ФБК, будучи изначально просто монархией, превратился в конституционную монархию, с боярской свитой (или кликой), которая делала короля. Позже случались внутренние коллизии, когда становилось очевидно, что эти люди берут на себя больше, чем Навальным им это изначально позволял. Помню, как на одной из расширенных летучек Елена Марус совсем забудется и в присутствии Навального начнет подвергать обструкции его действия. Он попытается ей возразить, но она, повышая голос, будет продолжать говорить дальше. И выгадав момент, Навальный, используя все чудеса своей обычной дипломатии, скажет: «Елена, помолчи, когда я говорю». В более ранние годы было бы невозможно представить себе подобную ситуацию.
Анна Бирюкова тоже вела себя как небожительница. Когда она начинала говорить на летучках, все замолкали, хотя до этого в коллективе бывала воздушная атмосфера и было принято параллельно с разговорами и смеяться и шептаться. Но она суровым тоном Надежды Крупской начитывала свои мысли. Как будто это не просто Анна Бирюкова, которая пришла совсем неопытной девочкой в Фонд, а львица социологии, такая Стервелла де Виль из мультфильма «101 далматинец».
Другим старым «звездам» было тяжело в новой конфигурации. Прежде всего страдала, наверное, Любовь Соболь. Чувствовалось, что она не могла ни в эмоциональном, ни в управленческом плане найти своё место после того, как в 2013 году Роман Рубанов стал вместо нее директором ФБК и привёл команду новых проект-менеджеров, которые Соболь уже не подчинялись. Кампания в Госдуму была для Соболь новым вызовом и возможностью вернуться в ближнюю орбиту Навального и оппозиционный бомонд в целом, взяв реванш за то фиаско, которое она потерпела в 2014 году, когда не смогла собрать подписи для регистрации кандидатом на выборах в Московскую городскую Думу. Кроме того, тогда в кулуарах ФБК ходили разговоры, что Соболь вообще могут уволить. Рубанов был холоден и совсем к ней не расположен, начал набирать аппаратный вес всегда демонстрирующий Рубанову лояльность Иван Жданов, а с ним у Соболь отношения были довольно натянутыми.
Всё это, конечно, было незаметно со стороны, широкие сторонники об этом знать не знали, но в Фонде бурлили интриги. Завершался этап становления гегемонии Рубанова-Волкова. При том, что последний формально вообще не был сотрудником ФБК: по легенде, он внезапно вернулся из Люксембурга, сказав, что продолжит заниматься своим загадочным бизнесом здесь, при этом он целыми днями «тёрся» в Фонде, строчил посты в блог и подключался к различным кейсам, даже когда его об этом не просили. И если Рубанов — это были финансы и управление, в том числе и над Навальным, то Волков был замполитом, который всегда мог объяснить любую политическую задачу на примитивном уровне (на высоком-то её объяснял Алексей: кого любить, а кого ненавидеть). При этом в кампании по выборам в Госдуму Волков вёл себя достаточно отстранённо. Говорили, что по нему сильно ударил трескучий провал в Костроме. Он чувствовал, что успех 2013 года постепенно улетучивается, и теперь всё больше говорят про злосчастные 2,2% Ильи Яшина в Костроме, которые списывают на Волкова. Все, начиная от последнего волонтёра и заканчивая топовым менеджерами, понимали, что Кострому проиграл тренер, а не команда. Поэтому Леонид Волков не мог снова попасть впросак в выборных делах.
На Любовь Соболь, которая была в команде, возлагались особые надежды, потому что, во-первых, это была единственная женщина в нашей команде, а во-вторых, у нее была сумасшедшая мотивация: находясь в достаточно сложно аппаратном положении, она должна была доказать, что она — лучший кандидат. У Соболь комплекс отличницы, идущий, видимо, со школы, никуда не делся: в любом процессе ей было важно показать себя если не первой, то как минимум самой старательной, самой преданной делу и самой горящей. И на протяжении всей кампании она это и демонстрировала. При этом ее психоэмоциональное состояние было весьма нестабильно: казалось, что еще чуть-чуть и она разразится слезами и истерикой. Чуть позже, когда у нее появится на YouTube-канале «Навальный LIVE» передача «Кактус», Соболь расцветет, а затем станет и директором канала. Она закрепится в Фонде, и даже Рубанов поменяет к ней своё отношение, а все «шестерки» типа Жданова сразу станут относиться к ней предупредительно. Начальница, как-никак.
Публично Навальный возлагал на Любовь Соболь большие надежды и строже всех с неё требовал. И если у меня была самая многочисленная и «народная» команда, то у Соболь были лишь остатки с 2014 года. С ней осталась Анна Велликок, пассия Георгия Албурова. На Соболь по-другому, в отличие от нас всех, смотрели волонтёры: такая интересная современная молодая женщина, Хиллари Клинтон российской политики. Внешне бескомпромиссная, пробивная, умница-расследователь, но страшная антропофобка. Про это качество Соболь мало кто знает, но она страшно боялась говорить с людьми. Она была одним из немногих представителей фондовской богемы, кто, даже входя в центральный совет Партии прогресса, долгое время не хотел встречаться с партийцами, чтобы набирать кого-то в команду. Надо признать, что потом у Соболь в команде было очень много волонтёров, люди к ней шли и шли достаточно искренне.
Соболь снова хотела взять себе тот же округ, по которому шла в 2014 году, – Даниловский, с базовым центром в Даниловском районе и Нагатино. Она потихоньку начала вести кампанию, готовить дорожные карты. Но в дальнейшем с Соболь будут связаны многие события, которые формально приведут к разрыву ФБК с ПАРНАСом и к схлопыванию «Демократической коалиции» как таковой.
Ещё одним кандидатом в госдумовской кампании был Георгий Албуров. Куда же без этого непонятного мальчика? «Хвостика», как над ним посмеивались в Фонде, который по пятам ходил за Алексеем Навальным. Хотя Албуров олицетворял расследования ФБК, много пиарился в эти годы и даже вёл свой собственный сайт, это был всё тот же Албуров, как и раньше, который, казалось, вообще не взрослел. Навальный никогда на него не кричал, не предъявлял вообще никаких претензий. Бросалось в глаза, что он относился к нему с особой теплотой, практически как к сыну. Если Навальный и «травил» Албурова, то делал это в шутку, если надо было поругать, то по-приятельски трепал за плечо. Албуров был и оставался на особом положении, ему все сходило с рук, и даже новая гегемония Рубанова в ФБК никак не сказывалась на положении Албурова. Он сам себе выбирал распорядок дня, мог не приходить на работу, опаздывать, в любое время уходить, мог вести себя вызывающе или есть целый день пиццу, закинув ноги на стол. У Албурова была своя отдельная коморка во втором оупен-спейсе, где он работал достаточно скрытно. Несмотря на то, что в 2016 году было много расследований, в том числе и о семье генпрокурора Юрия Чайки, Албуров явно не набирался исследовательского или житейского опыта. В кулуарах Фонда это объясняли тем, что расследование — вовсе не его креатив, а что оно пришло в фактически в готовом виде по линии Андрея Заякина или Романа Анина из «Новой газеты», а Фонд только сделал диджитал-контент для красивой картинки. По другой информации, расследование нам пришло из-за границы: якобы, в Швейцарии есть некий центр расследований, который готовил и этот кейс. Албуров был ширмой для фонда, которую представляли перед публикой. На деле он занимался какими-то тривиальными задачами: снять видео на квадрокоптер, повзаимодействовать с партнерами.